Я мотаю головой.

— Ты совсем ни при чем. Не надо просить сто первый раз прощения. Просто я так решила.

Не могу я сказать ей правды. Если Ленка узнает, что я в наркотическом угаре пыталась соблазнить ее отца, она со мной разговаривать перестанет. И вряд ли я хоть кому-то смогу признаться в том, в чем долгое время не признавалась себе. К этому мужчине я испытываю то, чего ни при каких обстоятельствах испытывать не должна, и переезд — единственный способ положить этому конец. Я устала всякий раз краснеть и вздрагивать при звуке его голоса, с замиранием сердца ловить на себе его взгляды и проматывать в голове каждое мгновение нашего поцелуя, при этом сгорая от стыда. Это сущее наказание.

Остаток дороги Ленка со мной не разговаривает, углубившись в телефон. Мне больно, что я ее обижаю, но изменить ничего не могу. Так нужно.

Очутившись дома, мы сразу расходимся по разным комнатам, и я, воспользовавшись уединением, начинаю паковать вещи. Платья, которые Ленка давала мне поносить, аккуратно раскладываю на кресле. Смотрю на них, и такая тоска берет… Я так многим ей обязана: новой жизнью, престижной работой, новыми знакомствами. Буду очень по ней скучать. С работы я тоже решила увольняться, но немного позже. Когда найду альтернативу.

К глазам в очередной раз подкатывают слезы, и, чтобы не реветь среди сумок, я прячусь в душе. Там, стоя под теплыми струями воды, даю волю эмоциям и плачу, плачу. Почему это случилось со мной? Почему я не могу, как все нормальные люди, встречаться с ровесниками? Сергей отличный парень, и он, кажется, действительно мной заинтересован, а вместо этого я постоянно вспоминаю тот неправильный поцелуй с отцом моей лучшей подруги.

Вымыв волосы, я заматываю их в полотенце и оглядываюсь в поисках халата. Когда не нахожу, вспоминаю, что после стирки Катя кладет его в шкаф.

Ежась от холода работающего кондиционера, я на цыпочках выбегаю в комнату и там обмираю от шока. Посреди спальни рядом с моими сумками стоит Ленин отец и смотрит на меня. На абсолютно голую, от растерянности не сообразившую даже прикрыть соски руками.

Если бы я обладала магическими способностями, то в этот момент совершенно искреннее пожелала бы обратиться в камень. Но так как на волшебницу из Хогвартса я не тяну, то только жалобно взвизгиваю и, лихорадочно пометавшись по комнате взглядом, прижимаю к себе первую попавшуюся вещь — домашнюю футболку, валяющуюся на кровати. Сердце барабанит на пределе. Он видел меня голой… Совершенно голой… В упор смотрел на меня.

Отец Лены резко отворачивается, и даже через рубашку заметно, как напрягаются мышцы его спины.

— Я постучался, но ты ничего не ответила. — Его голос звучит грубо и приглушенно, будто он очень зол. — Хотел поговорить по поводу твоего переезда, но видно придется в другой раз.

Задыхаясь от эмоций и прилива стыда, я смотрю, как он шагает к двери и молча за ней исчезает.

Утром я собираюсь в универ дольше обычного. Останавливаюсь у зеркала и, вспомнив, как Ленин отец увидел меня вчера абсолютно голую, чувствую, как по телу бегут мурашки, и мне резко становится жарко. Вставшие соски болезненно трутся о ткань пижамы, и я не знаю, как избавиться от этих ощущений и влечению к мужчине, который вдвое старше меня. А стоит представить, как мы снова целуемся с Борисом Александровичем, сердце начинает отбивать бешеный ритм, будто у меня тахикардия.

— Ты ещё не собралась? — в комнату заглядывает Лена и, заметив, что я стою в пижаме, задумчиво сдвигает брови к переносице. — Совсем на тебя не похоже.