Не успеваю ничего сказать в свое оправдание.

- Пробейте! - требует отец подруги у кассира.

Вот же, а!

Захожу в туалет в дурацком настроении. Похоже, мы реально вывели из себя родителя Крис. Сколько раз я видела Григория Викторовича, он никогда так не лютовал и вообще не делал странных вещей. Всегда уравновешенный, умный, приветливый, бешено сексуальный.

Останавливаюсь у зеркала, набираю полные пригоршни холодной воды и представляю себя на лекции.

“Сегодня у вас была возможность прослушать курс от Елисеевой Евы о том как отпугнуть мужчину своей мечты, точнее, как разозлить его до чертиков. Итак, если вы хотите никогда больше не видеть вашу судьбу…”

Я замираю, едва успев плеснуть в лицо водой, потому что замечаю в отражении зеркала застывшего у меня за спиной Тавицкого.

Глаза у него горят как два уголька. Мне кажется, я видела такой взгляд у Димы. Взгляд, от которого у меня внутри все сжимается. 

Зачем он тут? Ведь на двери значок женского туалета!

Отец Кристины толкает меня к стене, вжимает лопатками в кафель. Упаковки чипсов падают к нашим ногам.

Следующим движением он касается моих губ и совершенно бессовестно, страстно проталкивает свой язык мне в рот.

Охренеть!

Мне кажется, что ноги на миг становятся надувными, как круги для плавания.

Он меня целует!

Это первый мужчина, которого я захотела. Первый мужчина, который тоже меня... захотел…

Не думала, что это может быть реально...

Тавицкий вжимает меня в стену не только торсом, но и пахом. Я чувствую, как горячо у него в штанах - как он, должно быть, во время осмотра чувствовал меня. И вот теперь, похоже, мы полностью квиты.

У него совершенно точно встал. И у него большой... Боюсь, достанет до пупка.

Отвечаю на движения его языка. Сжимаю пальцами крупные, мускулистые плечи. Это, блин... это как в детстве есть ириски. Сумасшедшее счастье. 

Тавицкий приподнимает мою кофту и гладит живот тёплой ладонью, как в тот день, когда я лежала на кресле перед ним с раздвинутыми ногами.

Так что же ты ничего не сделал тогда?!

Как будто в ответ на это отец подруги отстраняется. Ещё с минуту мы часто дышим, глядя друг другу в глаза. Он утирает подбородок, разворачивается и выходит.

“Что ты, блин, такое делаешь?!” - хочу заорать я.

На полу по-прежнему валяются чипсы.

- Слышь, Ев, - раздается голос из соседней кабинки. - Ты же там, Ева?!

- Ага… - блин, еще и Крис была рядом.

- Скажи папе, что я… Что укачало… Ладно?

Следом раздаются характерные звуки.

Теперь придется идти к ее папе. Сердце стучит под горлом. Кажется, мне приснилось всё, что сейчас произошло.

Я на негнущихся ногах добираюсь до машины и дергаю ручку двери на себя. В полном молчании занимаю место за пассажирским сиденьем.

- Извини. Это больше не повторится, - хриплым голосом выдаёт Григорий Викторович и стискивает челюсти.

Я перевожу дыхание. Грудь буквально как обручем сжимает. На губах до сих пор его вкус. Он меня целовал. Целовал…

- Я повел себя как... - вены на руках отца Кристины бугрятся - так крепко сжимает руль пальцами. - Напугал...

- Нет! - вырывается у меня и следом вдох - горячий, практически плавящий. - Мне понравилось.

Тогда Тавицкий оборачивается. Его дыхание, почти такое же тяжелое, как и во время осмотра. 

Смотрит на меня прямым и немигающим взглядом. И в нём читается что-то похожее на боль. Вспоминаются слова Кристины: “папина задница плавится”.

Похоже, не только задница.

- Понимаешь, Ева, - его лицо вдруг становится каменной маской. - Я не имею на это права... Ты очень молодая… 

Я будто бы снова получаю по ребрам с размаха.