Я даже удивилась, если честно. Она уже тогда была довольно известным в своих кругах специалистом.

Я пришла на замену внезапно решившей уволиться помощнице. Пришла на собеседование, в общем-то, ни на что не рассчитывая, можно сказать, ткнула пальцем в первое попавшееся объявление.

Маргарита Сергеевна тогда долго меня рассматривала, пристально так, оценивая. Я под давлением ее взгляда и краснела, и бледнела, и вообще — практически лишилась чувств.

Однако, несмотря на совершенно провальное собеседование, Ольховская, почему-то, решила остановить свой выбор на мне.

Сначала мне это шуткой показалось, каким-то банальным розыгрышем.

Уж не знаю, что она там во мне увидела своим профессиональным взором практикующего психолога, но почти два года мы отработали душа в душу.

— Я понимаю, что тебя подставила, зайка, — она виновато улыбается и кладет руку на свой, пока еще совсем незаметный живот, в котором уже зародилась новая жизнь, а может и не одна, — мне и самой не нравится оставлять практику, но мы с мужем слишком долго этого ждали, чтобы рисковать.

Она вздыхает, а мне становится стыдно за свой эгоизм. В конце концов, она же не оставила меня без денег, молча выставив на улицу. Нет. Мне причиталось вполне неплохое выходное пособие и отличные рекомендации.

— Нет, что вы, Маргарита Сергеевна, вы меня извините, — взяв себя в руки, говорю искренне.

Я правда очень за нее рада. Не один день ведь вместе проработали и я знала, как сильно она хотела этого малыша. Сама по себе беременность Ольховской не стала поводом для прекращения практики, поводом для этого стал риск выкидыша. На ее месте любая бы сделала вполне очевидный выбор.

— Я еще позвоню, поспрашиваю среди знакомых, может быть у кого-то найдется для тебя место, но шансы невелики.

— Да я все понимаю, Маргарита Сергеевна, вы главное не переживайте, вам нельзя волноваться. А работу я найду. Вообще, я вам бесконечно благодарна.

Не знаю, что на меня находит, но, поддавшись эмоциональному порыву, я резко встаю со своего кресла и заключаю начальницу в объятия.

— Спасибо вам большое за все.

— Ну ты чего, Кир, — она смеется, обнимает меня в ответ.

— Простите, — шмыгая носом, отстраняюсь и смахиваю с глаз выступившие слезинки, — расчувствовалась чего-то.

— Смешная ты, Кира, так и не научила я тебя ничему.

— В смысле?

— Добрая душа ты слишком, удобство других ценишь выше своего собственного, надо было мне тебя загнать все-таки на консультацию, — улыбается мне тепло, — я бы ведь если не предложила ничего, ты бы согласилась на те копейки, что по закону полагаются и все.

— Ну не такие уж и копейки, вы, вообще-то, о зарплате моей говорите, — смеемся вместе.

— Учитывая, что ты остаешься без работы, копейки, Кир.

— Но вы предложили, — пожимаю плечами, — значит, я такая не единственная, нас как минимум двое.

— И то верно, но не могу сказать, что так уж это хорошо, — она вздыхает, — ладно, кто у нас там остался на сегодня?

— Федоров, через пятнадцать минут сеанс. Последний.

— Хорошо, — она кивает и, больше ничего не говоря, уходит в свой кабинет, оставляя меня в приемной наедине с собой.

Осматриваю наш небольшой офис, с грустью смотрю на фикус в углу. Когда я пришла, он был еле живой, помер почти в конвульсиях, если бы у фикуса могли быть конвульсии. Я его выходила, теперь вот стоит красавиц, глаз радует.

Перевожу взгляд на стену, потом на дверь и на окно, внутри возникает какое-то странное чувство, как будто очередной этап моей жизни окончен и так грустно становится, что хоть вой.

Через пятнадцать минут приходит тот самый Федоров, ровно в назначенный час. Я, натянув улыбку, приглашаю его в кабинет, после чего по просьбе Маргариты завариваю зеленый чай с чебрецом.