— Снова ваши штрафы? — Отец приподнимает бровь и ухмыляется.

— А вы думаете, у меня нет повода?

— Я думаю, что треноги с камерами на трассах человечнее, — ворчит. — И дешевле.

Вздохнув, поглаживаю мягкую шерстку Джес и украдкой разглядываю мужчину напротив. Симпатичный, вполне еще молодой, спортивный. На руках вены такие — хоть маслом на бумаге рисуй. При всей своей твердолобости, Отец вполне чувствующий человек, иначе Маша с утра осталась бы в детском саду. Я ведь даже подумать не могла, что она сможет разжалобить спецназовца…

В его послужном списке горячие точки… Медали, грамоты.

И зачем взрослому мужику таскать за собой весь день четырехлетку?.. Допускаю, что только такая, как Мария-Франческа, и могла растрогать этого грозного вояку.

Обдумываю, как бы мне построить разговор, а потом злюсь на себя.

Федерика, дочь Теодора!

Ты, мать твою, крутая бизнесвумен, которая сегодня в обед заключила сделку с китайцами на пятьдесят семь миллионов. С половиной!..

Ты столько лет терпела рядом с собой Колю: напыщенного, непонимающего, всегда и во всем правого. Ведь только он знает как надо, только он смел разговаривать с тобой, как с полнейшей дурочкой, которой просто повезло оплачивать его счета и благодеяния.

А еще Коля мог смотреть... Вот так же, как этот спецназовец, с иронией. Только злой.

Ну сколько можно?

Да, красавец, мышцы утром все разглядела! Что тут скажешь? Но терпеть подобное хамство… зачем?

Просто выскажу ему все. Будет продолжать иронизировать, учить меня жизни и строить из себя сорокаоднолетнего Знайку из Солнечного города — просто уволю. Без сожалений.

Внутри грызет только одна мысль: с кем же останутся дети и кто их будет защищать?..

— Владислав Алексеевич, — внутренне собираюсь и отпускаю Джес на место.

Слишком отвлекает.

— Весь внимание.

— Хочу поговорить… с вами… начистоту.

Улыбается открыто.

— А у нас были грязные разговоры?

— Вла-а-ад, — чуть повышаю голос и приглаживаю волосы. Поправляю ворот рубашки. — Извини, но я серьезно. Сейчас без шуток.

Он прищуривается, будто бы искренне удивляется, что я перевожу наше общение в другую плоскость, хотя неловкости между нами нет.

— Говори, — отвечает по-мужски прямо.

— Хочу тебе сказать без этих игр со штрафами.

Замолкаю, словно набираюсь решимости, и разглядываю теперь абсолютно серьезное лицо. Зеленые глаза смотрят на меня внимательно и вдумчиво. Это неожиданно придает сил. Мой голос звучит ровно и плавно. Чуть-чуть нервно, но, надеюсь, в меру. Не хочется быть истеричкой.

— Я люблю своих детей, Влад. Эм… Всех. И Леона, и Эльзу, и Машу. Просто пойми. Я не рожала их, чтобы они… просто были. Как воздушные шарики болтались за моей спиной. Все, что я делаю каждый день, только для них! Чтобы они ни в чем не нуждались и выросли разносторонними личностями. И если я говорю, что мой сын занимается танцами и хоровым пением, — значит… так надо. Спорт ему абсолютно не подходит. И если я прошу не кормить моих, — выделяю последнее слово, — детей всякой пакостью, то не надо подрывать мой авторитет и покупать им картофель фри. Я тебя прошу.

Зажмуриваюсь, ожидая увидеть насмешку или что-то в этом роде, но слышу всего одно слово, наполняющее душу уверенностью.

— Хорошо.

— Хорошо?

— Как скажешь.

Вау.

Киваю, распахиваю глаза и еще раз смотрю на него. Вроде бы тот же.

— Это… все?

— А что еще нужно, чтобы я сказал?

— Я, если честно, ждала, что ты начнешь возражать…

— А я ждал, что ты начнешь истерить и пугать меня штрафами. — Влад откидывается на спинку стула и тоже переходит на более неформальное общение: — И смотреть своим взглядом училки профессионального колледжа.