— Оля…

Ну вот. Даже машинами полюбоваться не дал.

— Тот миллион, который ты отправил, — начинаю. 

Говорить о деньгах не хотела и не планировала, но понимаю, что нужно сказать. Миллион — не та сумма, которую можно не заметить. Не те деньги, которые можно проигнорировать.

— Это не алименты. Просто так… — поясняет.

— Просто так я не возьму, — возражаю. — Я в состоянии обеспечить сына и мне не нужны твои деньги.

Прозвучало, на самом деле, ужасно. Я хотела поблагодарить, а вышло, что пытаюсь швырнуть денег обратно.

— В смысле, давай в счет алиментов?

— Квартира, в которой ты живешь. Это съемная или…

— Моя. Отец купил давно еще, но я в ней практически не жила. Когда продам дом в Штатах, куплю здесь большую квартиру. Или дом. Я пока не решила. В Штатах в доме было прекрасно, здесь все иначе. Квартира безопаснее.

— У меня есть большой дом недалеко от района, в котором ты сейчас живешь. Я купил его первым, но потом сменил на квартиру ближе к центру. Мне к работе недалеко и к детскому саду. Дорога не занимает большую часть времени. Я это к чему — вы можете туда переехать.

— Спасибо, но нет. Не хочу переезжать с сыном по несколько раз за короткий промежуток времени.

— На постоянно. Если дом понравится, я оформлю на тебя дарственную.

Мне определенно не хватает чашки с кофе, за которой я смогу укрыться. Дарственная на дом, миллион рублей на счет, общение с сыном… неплохо для вчерашнего холостяка, не подозревающего о существовании еще одного ребенка.

— Не думаю, что это взвешенное решение. 

— Я принял его еще вчера. Поэтому и спросил о квартире. Не отказывайся, это меньшее, что я могу сделать.

— Ты хочешь подарить нам с сыном дом, верно?

— Да. 

— А если я буду жить в нем не одна?

Не знаю, зачем вообще об этом спрашиваю. Идею получить от Макара в подарок дом, отметаю сразу. 

— Это будет твой дом.

Измайлов говорит это спокойно, а у самого челюсть сжата и взгляд потемневший. Недовольный. Неприятно ему знать, что у меня кто-то есть, и я могу изъявить желание жить с ним в одном доме. Мне даже смешно становится от его реакции. Смешно и больно. Потому что он все еще что-то чувствует. И я чувствую, но предательство прощать не хочу.

— Если тебе так не терпится избавиться от недвижки — подари ее сыну. Я в нем жить не буду.

Я отворачиваюсь к окну. Разговор заходит в тупик. 

— Я бы хотел видеться с сыном ежедневно, пока у меня есть такая возможность.

Я замираю. Вот этого я и боялась. Что Макар плотно поселится в жизни Тимофея, а потом у него не хватит на него времени. 

— Что значит, пока есть возможность?

— У меня сейчас свободный график, операций мало, они распределены по всем врачам клиники, но после рекламной кампании мы будем загружены по полной. Я не смогу забирать сына ежедневно.

— Может, не стоит начинать? — спрашиваю. — Определи график, который сможешь поддерживать постоянно и точно. Вряд ли Тимофею понравится, если ты будешь уделять ему время каждый день, а затем пропадешь на неделю. Для него это стресс и сомнения, вдруг ты его бросил.

— Я никогда его не брошу. 

— Он этого не знает. У него шесть лет не было отца.

— Не по моей вине.

Я вздыхаю. Понятия не имею, как с ним общаться, потому что прямо сейчас мне хочется встать, забрать сына из игровой и сказать, что видеться с ребенком он будет по моим правилам. Останавливает только то, что он прав. В отсутствии у нашего ребенка отца, виновата и я тоже.

— График, все же, выбери нормальный. Один-два раза в неделю будет достаточно. И как быть с твоим вторым сыном? Тимофею нужно сказать, что у него есть брат-ровесник.