Интересно, если я сейчас вызову полицию… И что я им скажу? Ко мне тут клиент пришел и уходить не собирается. Очень смешно.

Может, он все-таки выпьет кофе и свалит?

Признаться, я сейчас впервые на своей памяти, наверное, не знала, что мне делать. Возникало какое-то странное ощущение, будто я что-то забыла, а Вертинский может мне об этом напомнить. Но в то же время он меня дико раздражал, и я хотела скорее избавиться от его общества.

Чувство внутреннего раздрая мне не было знакомо до этого момента. И я искренне пожалела сейчас людей, которые полны противоречий. Отвратительные ощущения.

Я все-таки опустилась на диван с печальным вздохом и… неожиданно увлеклась фильмом. Даже забыла, что Вертинский уже давно выпил кофе и ему пора восвояси.

Только после окончания сказала:

- Олег Львович, - снова с нажимом.

- А давайте вместе посмотрим записи камер, - предложил он, снова не поняв моих намеков.

Нет, возможно, и понимал, но упорно игнорировал.

- А давайте я буду делать свою работу, вы – свою. Так что идите рисовать.

- Писать, - снова поправил меня Вертинский, ничуть не обидевшись.

Но вот мне стало не по себе, будто я веду себя как истеричка и ни за что наезжаю на хорошего человека.

- Ладно, - вставив флэшку в ноутбук, согласилась, - давайте посмотрим.

Но первым делом я открыла файл с фото картины. Обнаженная женщина, чуть прикрытая простыней или чем-то в этом роде, на фоне, кажется, деревня, но такая размытая, что очертания домиков едва угадывались. Хорошо, хоть Вертинский не рисует, то есть не пишет, так, как многие художники: кубики, линии, пятна. В общем, когда ничего не понятно. Сама модель была полноватой, при увеличении я, кажется, рассмотрела даже целлюлит на бедрах, грудь слегка обвисшая, а вот лицо… Я долго всматривалась, но так и не смогла понять, что мне при первом взгляде показалось там знакомым.

- Сколько стоит эта картина? – спросила я у Вертинского.

Пусть хоть какая-то польза от его сидения на моем диване будет. Зачем искать документы в папках, когда можно все узнать из первых уст?

- Ну, Анна Валерьевна, я не знаю. Продавать я ее никогда не собирался, поэтому и не оценивал, но один человек мне предлагал за нее восемь миллионов.

- Долларов?!

- Рублей.

Да, я в искусстве ни черта не понимала, но за что здесь платить такие бабки?

- И человек очень настаивал на продаже? – пошла я по первой зацепке.

- Очень, - кивнул Олег Львович. – Но не думаю, что столь уважаемый человек с безукоризненной репутацией пойдет на кражу, - будто прочитал он мои мысли.

- Ладно, как вы думаете, почему именно эта картина?

- Может, хотели другую, но перепутали. Может, вор-новичок, который не понимает ничего в искусстве. Причем многие картины в галерее оцениваются в гораздо большие суммы.

- А воры должны разбираться в искусстве? – я повернулась к Вертинскому.

- Конечно, - кивнул Олег Львович. – Мы же с вами только что фильм смотрели. Думаете, те, кто крал произведения искусства во время войны, не разбирался в этом? Мне кажется, что получше любого искусствоведа.

Я что-то упускала. Снова как отблеск воспоминания, мимолетная вспышка, за которую я не успела схватиться.

Думай, Аня, думай.

Вот мы с Матвеевым вышли из машины напротив галереи. Новое здание, похожее на бизнес-центр, оно смотрелось там немного инородно. Почему? Вспоминай, Аня, вспоминай.

Старая улица, похожая на картинки из учебника истории. Несколько домов рядом, но вряд ли жилых.

- Галерея же находится на Стародворянской улице, – начала я думать вслух, вспомнив наш путь утром. – Она заканчивается тупиком, а рядом с вашим зданием сохранились еще особняки. Что там сейчас?