– Такое предложение, – сказал я. – Я не буду ныть, что никто не угощает меня камрой, а смиренно добуду себе из Щели между Мирами горькую черную пакость, которую вы даже нюхать не можете, и, не поморщившись, выпью ее у вас на глазах. А за это вы мне скажете человеческими словами, что за Благословение такое, почему от него становятся нелепыми хулиганами, и какого лешего сэр Гэйшери осчастливил несколько дюжин наших современников. И почему не кого-то, а именно их?

– А это не я! – звенящим от возмущения детским голоском выкрикнул белолицый.

Я натурально почувствовал себя директором школы, вызвавшим на ковер расшалившегося ученика.

– Это правда не он, – серьезно подтвердила леди Сотофа. В роли заботливой классной руководительницы обвиняемого она была упоительно хороша.

– В том-то и дело, сэр Макс, – сказал Джуффин. – Это и есть самое интересное. По всему выходит, кто-то в Ехо не только теоретически знает о существовании древнего Благословения Гэйшери, но и умеет его применять.

– Да было бы что уметь! – фыркнул белолицый. – Научиться способен любой, для этого вообще колдуном быть не надо. И сила Сердца Мира не нужна, мое Благословение светом небес Темной Стороны питается. Так изначально и было задумано – чтобы все подряд могли где угодно, без посторонней помощи и особых усилий друг друга благословлять. У нас это отлично работает: люди довольны, не скучают, никому не завидуют, и каждый заведомо благодарен всем подряд. Даже интересно, почему эта традиция не прижилась, забылась со временем? Что стало не так?!

Я все-таки достал из Щели между Мирами чашку кофе. Потому что кофе – это тоже своего рода Благословение. Узкоспециализированное, только для меня.

Джуффин и леди Сотофа традиционно скорчили брезгливые рожи. На самом деле, запах кофе им до одного места, просто они любят меня дразнить. Зато Гэйшери переметнулся на подоконник и буквально сунул в чашку свой здоровенный нос.

– Вытащили из другого Мира? – обрадовался он. – Ну вы молодец! Ловко выкрутились, чтобы избежать напитков, приготовленных при помощи этой вашей так называемой «Очевидной магии», которая только портит естественный вкус.

Я не стал говорить, что ничего такого не избегаю, а преспокойно смешиваю одно с другим. А то, чего доброго, снова начнет стучать кулаком и орать: «Ненавижу!» Мило, не спорю, но это представление я уже видел. А от повторов быстро впадаю в тоску.

Гэйшери тем временем отобрал у меня чашку и осушил – залпом, до дна.

– Извините, похоже я вам ничего не оставил, – сказал он; впрочем, без особого раскаяния. – Но вы же можете добыть еще?

– Сколько угодно, – кивнул я. Спрятал руку под полой лоохи, извлек из Щели между Мирами еще одну чашку кофе и очень быстро, пока не отняли, выпил все.

– Противоречивый напиток, – заметил Гэйшери. – Как, собственно, и вы сами. Я не люблю горький вкус, но у этой горечи есть обаяние, которому трудно противиться. Пока пил, думал: «Больше никогда!» Однако минуты не прошло, а я уже хочу повторения. Хотя заранее понимаю, что, сделав глоток, снова прокляну все на свете. А допив, попрошу еще… Нет-нет-нет! – воскликнул он, заметив, что я снова прячу руку под полу лоохи. – Это я теоретически рассуждаю. На самом деле с меня хватит. Обычно на другом конце Моста Времени я вообще ничего не ем и не пью. Не то чтобы это могло нанести ущерб организму, просто у меня такая примета. Даже не столько примета, сколько предубеждение: не хочу, чтобы мое тело хотя бы отчасти состояло из материи будущего, в котором меня уже нет. Как-то это чересчур поэтично. А от поэзии один вред!