А сверху, сквозь толстые бетонные перекрытия, доносится неприятное жужжание, поднимающееся временами до дикого разбойничьего посвиста. Это работают электромагниты в Большом Ускорителе. Кольцо Ускорителя проходит как раз над этим участком вспомогательной службы, и с этим юноша-уборщик уж точно ничего поделать не может. Даже при всем желании. Этот шум и оправдывает его привычку не расставаться со своими наушниками.

Он не спеша переодевается, берет пачку сигарет и идет в курительную комнату, снабженную мощной «вытяжкой», кондиционером и огнеупорными стенами. Эта курилка – единственная на шесть или семь уровней, вообще-то с курением в «Ведьмином Котле» строго.

На стене рядом с обычными часами висит электронное табло, отсчитывающее в убывающем порядке время, оставшееся до пуска Большого Ускорителя. Когда его три с лишним месяца повесили сюда, оно показывало где-то в районе 2300 часов. Сейчас на нем мигают цифры 1: 56. Почти два часа до пуска. Клода Фара это не очень волнует. Он докурит свою сигарету, выкатит моечную машину из каморки и начнет работу. Работа тут непростая. Например, его машину специально сконструировали где-то в Японии. В тоннеле ускорителя должна царить идеальная чистота, что-то в районе одного миллиграмма пыли на кубический метр. Этот аккуратный миниавтомобиль одновременно и пылесосит, и моет, и сушит, и обрабатывает антистатиком, и сам себя проверяет – у него спереди и сзади стоят электронные анализаторы, которые каждую пылинку в радиусе десяти метров чуют и даже точно знают, где она находится… И это только – вы вдумайтесь, вдумайтесь – только машина для уборки!..

А сам ускоритель! Двадцать семь километров первоклассной стали и самой совершенной электроники, какая только существует в мире… Говорят, тут несколько тонн золота и платины. И какой-то ультрапластик, над созданием которого бились несколько лабораторий и который по стоимости вышел все равно что золотой. Говорят, если нарезать эту трубу на кружочки толщиной в сантиметр, как колбасу, то даже один-единственный такой кружок потянет на тридцать тысяч долларов! Как новенькая «Ауди» в хорошей комплектации…

Да, повезло ему с этой работой, что и говорить. Во всем Флердюви – арабском районе Бозонеля, где Фара родился и прожил без малого двадцать шесть лет, никто не работает в научных институтах – устроиться туда непросто даже белым, не говоря уже о марокканцах, пусть даже натурализованных. Но одна из тетушек Клода служит прислугой у мсье Плюи, причем очень давно, еще с 80-х, вот она и замолвила словечко за племянника, а Главный ученый в нужный момент поставил свой росчерк на нужной анкете…

Да, вот так все оно и вышло. И Клод, конечно, старается не ударить лицом в грязь – во всех смыслах. Старается, видит Аллах. Единственное, что он себе позволяет «не по уставу», так это слушать музыку во время работы. Наушники здесь запрещены, как и синтетическая одежда, и металлические пуговицы, и даже почему-то контактные линзы. Но восемь часов тишины – а тишина здесь, в тоннеле, просто мертвая – это для Клода слишком. Да и ничего тут такого нет, ну наушники, и что? Вон, Люси, уборщица из соседнего сектора, она постоянно в линзах ходит, только никому не говорит об этом. Прячет их в кармане, а когда идет в тоннель, тогда и надевает. Клод тоже старается не попадаться начальству на глаза в наушниках, и все друг другом довольны. А мсье Плюи он очень благодарен и даже каждый день обещает себе за него молиться, но потом забывает…

…Ну а что касается Жан-Жака Плюи, то он сейчас обуреваем совсем другими чувствами. Нервы напряжены до предела, по спине стекают капли пота, его сжигает нетерпение и желание поскорей приступить к эксперименту. Когда начнется работа, нервничать некогда. Семь из восьми предварительных ускорителей уже запущены, на восьмом – двухкилометровом суперсинхротроне, – заканчиваются последние проверки, через несколько минут можно будет начать разгон.