Как было бы хорошо жить, не зная, не видя и не слыша ничего грязного. Но можно ли жить в счастливом неведении? Да и жизнь ли это будет? Может быть, прав был Бунин, когда говорил: «Русский язык – большой барин, он все перетерпит, выдержит и все равно справится со всеми недостатками». Может быть, и мы – справимся?

Автограф из трех букв

Ну а что же Барков? Конечно, это самобытнейшая личность и, вне всякого сомнения, талантливый человек. Но все же Иван Семенович – не гений, и даже, по большому, «гамбургскому» счету, не поэт. Да и можно ли вообще любить стихи Баркова? Вряд ли. Ну, если только «странною любовью». Но вот прочитать его с интересом, а местами и с удовольствием – можно. В сущности, это памятник литературы, так, наверное, к нему и следует относиться.

В качестве финального аккорда к нашему рассказу о «срамном поэте» приведем еще несколько стихотворных строк. Строк – не его, а современного поэта – Евгения Евтушенко, который посвятил Баркову такое стихотворение:

Иван Барков
жил без оков,
не вылезал из кабаков,
всё пропивал – до башмаков,
и уважал он русский мат,
поскольку так был мат крылат,
что не было крылатей
среди палат, полатей,
царей, ворей, и ямщиков,
и всех на свете языков.
Когда ты жизнью бит и мят,
что выручает?
Только мат.
Он, как портянок аромат,
родимый
и тем непобедимый.
Уж лучше мат,
чем диамат.
Уж лучше мат,
чем автомат
в пустыне нелюдимой.
А где сейчас Иван Барков?
Спит под каким из бугорков?
Он умер
да и был таков?
Он —
из бессмертных шутников,
взращенный в похабели,
как будто в колыбели,
и, как ответ для дураков, —
по всем заборам на Руси
в канавной вековой грязи,
в тени развесистейших клюкв
его автограф из трех букв!

Бах

«Он не мог уснуть, если где-то рядом не звучала музыка»


Бессонница от… тишины

Когда-то давным-давно, а если говорить точнее – в середине XIX века, в российском Государственном совете было немало людей весьма преклонного возраста. Один из них, по фамилии Слободчиков, всегда дремал на заседаниях, и, когда его окликали и спрашивали его мнение, он обычно присоединялся к мнению своего соседа Петра Петровича Валуева.

Но вот Валуев умер. Однажды после доклада начались прения. Разбудили Слободчикова:

– Ваше мнение?

– Я присоединяюсь к мнению Петра Петровича, – ответил Слободчиков.

– Петр Петрович умер.

Старичок равнодушно присоединился к мнению другого соседа и скоро вновь задремал.

Разобрано новое дело. Председатель спрашивает членов совета. Старичка снова будят:

– Ваше мнение?

– Я присоединяюсь к мнению Петра Петровича.

– Петр Петрович умер! Понимаете? У-у-ме-ер!!! – злится председатель.

– Как? – возмутился старичок. – Опять умер?

…Иоганн Себастьян Бах, великий немецкий композитор, уже будучи в немолодых годах, также частенько засыпал на уроках музыки, которые он давал своим многочисленным ученикам. Правда, в отличие от русского сенатора, сон его был архичуток. Стоило только ученику взять хотя бы один неверный аккорд или ноту, как учитель тут же пробуждался и начинал метать словесные громы и молнии. Ученики, не желая излишне нервировать учителя, очень старались, чтобы не нарушить его рабочую полудрему. Видимо, совсем не случайно из воспитанников Баха вышло так много превосходных музыкантов.

Сон на занятиях – это ладно. Любопытно, что и вечером, когда Бах ложился спать, он не мог уснуть, если где-то рядом не звучала музыка. Поэтому, в качестве ежевечернего ритуала, три его сына, когда отец уже укладывался в постель, поочередно играли в соседней комнате на клавесине – играли до тех пор, пока он не уснет. Подобные обязательные занятия очень досаждали детям, и самым сладким звуком для них был мелодичный отцовский храп.