После жженки все гости окончательно опьянели. Все говорили, все кричали, и никто никого не слушал. В одном углу пели «Возопих всем сердцем моим», в другом затягивали «Девки в лесе». Калинкин, совсем уже пьяный, полулежал на диване, икал и говорил:

– Ни одной рюмки! Шабаш!.. Я тоже человек женатый… Аминь. Барышни, спляшите казачка!

К нему подошел Переносов.

– Ну, Семен Мироныч, коли хочешь ехать домой, то лошадь готова, – сказал он ему.

– Хочу, потому у меня молодая жена… Только прежде вот что: давай этого варева выпьем…

– Вали! – И Переносов подал ему рюмку жженки.

– Что рюмку! Давай стакан. Я не рюмкин сын.

После жженки Калинкин окончательно опьянел. Его повели под руки. На пороге в прихожую он упал.

– Не советовал бы тебе его домой отсылать, – говорил Заливалов. – Пусть здесь ночует, а то, чего доброго, еще в часть попадет. Кучер Михайло и сам пьян-пьянешенек.

– Пойми ты, что у него дома жена молодая и я дал ей слово в целости его доставить! – отвечал Переносов.

Калинкина увезли, но пир продолжался. Некоторые из гостей отправились в кабинет и уснули там на диванах. Капитан пил пунш и хрипел октавой, показывая гостям голос. Купец Русов, покачиваясь, ходил по зале и кричал «караул!». Мелочной лавочник сбирался плясать вприсядку, вставал со стула и падал. Официанты накрывали ужин. «Французинки» взяли хозяина под руки, отвели в угол и спросили «бутылочку холодненького».

– Ах, я дурак! Сейчас! Виноват, мамзели! Совсем забыл предложить! – воскликнул он и ринулся в другую комнату, но в дверях его остановил кучер Михайло. Он покачивался.

– Купца Калинкина, Николай Иваныч, обратно привез. Невозможно везти… Шесть раз с саней падал. Того и гляди, что потеряешь. Теперь пласт пластом в прихожей лежат.

Переносов всплеснул руками:

– Ну, что мне теперь делать? А я обещался жене домой его доставить. Делать нечего! Тащите его в угловую холодную комнату и положите там на диван. Пусть до утра проспится. Да вот что: туда официанты ходят, так запри эту комнату и принеси мне ключ.

Переносов хорошо помнит, что он пил с «французинками» холодненькое, помнит, что которую-то даже поцеловал, помнит, что сидел за ужином, но как кончился ужин, как разъехались, как он лег спать – решительно ничего не помнит. Вино и его сразило.

На другой день поутру, проснувшись часу в одиннадцатом, Переносов не без удивления увидел, что у него ночевали литераторы, капитан и купец Русов. Они в дезабилье ходили по зале и опохмелялись. На столе кипел самовар и стояла бутылка коньяку. Заливалов приготовлял какую-то закуску и обильно лил в нее уксус.

– Хвати рюмочку-то, сейчас поправишься! – предложил он Переносову.

– Не могу, – отвечал тот.

– А ты с солью… оно отшибает.

– Нет, я лучше чаю с коньяком…

Вдруг раздался пронзительный звонок, и в комнату влетела жена Калинкина. Она была в слезах.

– Не стыдно вам, Николай Иваныч? Не стыдно? Куда вы дели моего мужа? Где он? – кричала она.

Переносова как варом обдало. Он только сейчас вспомнил, что в угловой комнате заперт Калинкин.

– Анна Андревна, успокойтесь! Он у меня, – уговаривал он жену Калинкина. – Его и хотели везти вчера к вам, но он был так пьян, что падал с саней, и кучер привез его с половины дороги обратно.

– А еще обещались не поить его! Слово дали…

– Анна Андревна, видит Бог, это не я, а он сам…

– Где же он? Покажите мне его, по крайности…

– Вот в этой угловой комнате. Пожалуйте! Вот вам и ключ.

Переносов отворил дверь и впустил туда Калинкину.

– Будет буря!.. – прохрипел капитан.

Вдруг в угловой комнате раздался пронзительный визг, и на пороге в залу появилась Калинкина.