– Что вы, тятенька, помилуйте! Ведь я не махонький… Мы уж эти порядки-то знаем.

– То-то… Поди к арфянкам, снеси им целковый рубль и закажи, чтоб спели что ни на есть веселую! К невесте сегодня не поедем! Ну ее! А матери ни слова!

Арфянки запели веселую. На столе появились чай и графин коньяку. Отец и сын набросились на коньяк, вмиг уничтожили весь графин и потребовали второй. Отец начал подпевать арфянкам. Сын сначала останавливал отца, но потом и сам принялся за то же и даже бил в такт ложкой по стакану. Окончив пение, арфянки начали просить у публики деньги на ноты и подошли к их столу. Пров Семеныч дал целковый, скосил на арфянку глаза и обнял ее за талию.

– Кралечка, садись с нами. Чайком с подливочкой угостим, – шепнул он ей.

Она лукаво улыбнулась, вильнула хвостом и убежала от стола.

– Эх, брат Петрушка, плохи мы с тобой! Не хотят с нами и компании разделить! – сказал отец.

– Кто? Мы плохи? – воскликнул сын. – Нет, тятенька, не плохи мы, а вы не тот сюжет под них подводите! Нешто так барышень можно приглашать? Ни в жизнь! Хотите, сейчас всех четырех приведу?

– Ой?! Будто и четырех?

– С тем возьмите, год носите и починка даром! Охулки на руку не положим. Только другой манер нужен. Ставьте пару бутылок хересу!

– Вали!

Сын отправился к арфянкам и через несколько времени воротился.

– Готово-с… Пожалуйте вон в эту беседку и заказывайте бутылки, а они сейчас придут! – воскликнул он и ухарски надел шляпу набекрень.

– Ах ты, собака! Ах ты, анафема! – твердил отец и, шатаясь, направился в беседку. – Я думал, он еще несмышленок, а он на-поди!

– Не таков Питер, тятенька, чтоб в нем несмышленки водились! – отвечал сын и последовал за отцом.

Через четверть часа отец и сын сидели в беседке. Около них помещались арфянки. Стол был весь установлен яствиями и питием.

– Это сын мой, сын мой единоутробный!.. – пьяным голосом рассказывал отец арфянкам про Петрушку. – Вот, кралечки: сын мой, а я им не гнушаюсь и компанию вожу. Где такие отцы бывают? А?.. Нет, спрашивается, бывают такие отцы? Днем с фонарем поискать, вот что… И всю ночь с ним прокутим. Ей-богу! Видишь бумажник с деньгами?.. Все пропьем… Только на карету оставим. Бери, Петрушка, пять рублев на карету, а остальное пропьем! – Он вынул из бумажника пять рублей и дал сыну. – Петрушка! Чувствуешь ты мое милосердие к тебе? А? Говори: чувствуешь?

– Эх, тятенька! Да могу ли я не чувствовать? Ведь у меня натура-то ваша. Меня теперь так и подмывает беседку разнесть либо стол опрокинуть.

– Стол опрокинуть? Бей! За все плачу! – крикнул Пров Семеныч и первый подал пример.

Вмиг был опрокинут стол, переломаны стулья, сорваны занавески. Отец и сын стояли на развалинах и добивали остатки посуды и бутылок. Арфянки в ужасе разбежались. Прибежавшая прислуга и посетители начали унимать бунтующих.

– Счет! За все платим! – во все горло неистовствовали отец и сын и торжественно вышли из беседки.

За побитое и за поломанное было уплачено. Они вышли из трактира и начали садиться в карету.

– Петрушка! Едем, шельмин сын, на Крестовский! – кричал отец.

– С вами, тятенька, хоть на край света!

– Коли так – жги!

Они сели в карету. Отец наклонился к сыну и прошептал:

– Главное дело: матери ни слова! Ни гугу!.. Понял?

– Тятенька, за кого вы меня принимаете? – чуть не со слезами на глазах спросил сын. – Гроб! Могила!

Он ударил себя в грудь и от полноты чувств бросился отцу на шею.

Долго еще отец и сын путались по трактирам, напоили извозчика, угощали разный встречный люд, разбили несколько стекол, и только один Бог ведает, как не попали в часть.