Есть расхожее мнение, что опера от оперетты, легенда от сказки и серьезная литература от чтива отличаются финалом. В одном случае герои гибнут, а уцелевшие рыдают, во втором герои женятся, а улизнувшие от Гименея пьют, поют и пляшут. В юные годы Автор («Это мои герои!») придерживался сходного мнения, полагая, что без кровищи и слезищи как-то несерьезно. С годами пришло понимание, что «жизни на свете чуть больше, чем смерти». Герои воскресли, и тут за Автора взялся некто серый, алчущий кровопролитиев, ибо от чужой жизни ему, бесформенному и никакому, похоже, становится худо. Тут бы Автору и конец, если б не герои, у которых, в отличие от серого, с индивидуальностью все было в порядке. Жизнь, как бы ни пытались на нее напялить болотный камуфляж или выкрасить в серое, ярка и многолика, потому и непобедима. А будет жизнь, будут и мифы, и предания, и легенды со сказками. И сплетни со слухами, куда же без них?

Люди живут, люди действуют, люди рассказывают, люди слушают, запоминают, несут дальше, и ноша эта, наверное, и есть суть легенды. Распадаются державы, исчезают под толщей земли храмы и статуи, рушатся стены, необратимо меняются и умирают языки, но «нечто схожее с душой», что одна на всех, остается. «И снова царствует Багдад, и снова странствует Синдбад, вступает с демонами в ссору, и от египетской земли опять уходят корабли в великолепную Бассору…» И будут уходить, пока есть те, кто смотрит им вслед и ждет их возвращения. Те, кто в один ветреный день сами уйдут за горизонт, чтобы вернуться новой легендой. Или в один страшный день встанут на своем рубеже. Или в одну прекрасную ночь взглянут в глаза всепобеждающей Любви. Серое, грязное, сиюминутное не то чтоб исчезнет, но сменится другим, столь же мутным и преходящим, а нить Ариадны будет тянуться, а рог Роланда будет звучать… Вот, собственно, и все. Diximus.

Вновь свежим ветром полон

парус.

Вновь пены пыль на досках

палуб.

Хоть жив один лишь из пяти —

На месте Трои пепелище,

И каждый, что искал, отыщет.

А я – который год в пути.

Давно примолк Ахейи улей,

Герои по домам вернулись

И нагуляли аппетит.

Устав от славы, лесть изведав,

Не платят уж на вес аэдам.

И только я еще в пути.

Ушедшее распалось тленом,

Вновь Менелай живет с Еленой,

И слух как будто поутих.

Но царь за сплетню сердце

вынет,

И взор царицы так невинен…

Что до меня?.. А я в пути.

Судьба нальет нам чашей

мерной:

Вот сгинул гордый Агамемнон

В тенетах женских паутин.

Но скоро по законам мести

Орест отплатит Клитемнестре.

А я по-прежнему в пути.

На небе звезды ярче меди…

Известий нет о Диомеде.

Но тот, кому обман претит,

За трон не сможет побороться —

Отторгнет Аргос инородца.

А я уже давно в пути.

Под сенью кипарисных арок

Кропает Нестор мемуары.

Словесный множится утиль,

Забыть – не помнить – сердце

молит.

Он видит зарево над морем…

Лишь я пока еще в пути.

Заря в полнеба разгорелась.

Уж Телемах встречает зрелость,

Отца надежды воплотив.

Поет прибой с тоскою древней.

Жена, устав, над прялкой

дремлет…

Что там со мною? Я в пути.

Вновь берег дик, оливы хилы.

Забудут подвиги Ахилла,

Какую цену ни плати.

А слава что? По ветру прахом?

Ведь дом стоит, надел был

вспахан.

И только я еще в пути.

Давно эпоха отгремела,

Что ныне дела до Гомера

В обилье новых перспектив?

Но миф не завершен доселе —

Проклятьем имя Одиссея.

Я, как века назад, в пути.

Татьяна Юрьевская

Владимир Свержин

(с благодарностью Цунами Сану)

Амбула

Смоквы, именуемые восточными дикарями инжиром, были очень вкусными. Парис забросил в рот сочный плод и с удовольствием ощутил его сладость.