– Выставлял, – насмешливо подтвердил голос из темноты, – и наблюдатели дело знали туго. За морем так следили, не то что корабль – чайка незамеченной не прошмыгнула бы.

Говоривший шагнул к костру – рослый, массивный, рыжебородый, на груди богатая пектораль с опалами и лазурью, на поясе шесть золотых пластин, рукоять железного кинжала сверкает крупным рубином. Эритросфен, начальник крыла Полумесяца, вообще любил все ценное и блестящее, он даже панцирь, шлем и копье приказал вызолотить, чтоб сверкало. «И пусть у врагов слюнки капают», – ухмылялся он. Как там враги – трудно сказать, а друзья нередко дразнили великана Сорокой. Он почти не обижался.

– Ты меня удивил, – признался тарденне. – Я думал, ты из Арцавы Карки.

– В Карии я с парнями пришел к тебе на службу, верно. И родня у меня там есть, дальняя, правда, – кивнул Эритросфен. – Все так, только и сам я, и почти все мои ребята – с Медного острова.

– Тогда рассказывай дальше. А то тут сидим-гадаем насчет той битвы под Энгоми…

– Можно и рассказать. – Не любивший сидеть на корточках Сорока положил на землю чей-то щит, бросил сверху плащ и, сочтя сиденье достаточно удобным, опустился на него. – Красоты битвы пускай те расписывают, кто там сам дрался. А я скажу – почему…

Богатый остров Аласия. Невеликий, но богатый. Вот с тех пор, как небожители подарили людям секрет извлечения из камней звонкой меди, так и стал богатым, потому что правильных камней на нем немало. В давние времена пришли туда пронырливые минойцы и покорили местных дикарей-козопасов, но вскоре одичали и сами, а от медных карьеров их оттеснили более успешные и удачливые вроде лувийцев, искусных в ремеслах и торговле. Потом с дальнего северо-запада приплыли воинственные данайцы и стали владеть Медным островом по праву копья. В больших и малых селениях стало законом их слово, а с доходов минойцев и лувийцев правителям-данайцам принадлежала теперь крепкая доля.

Хотели минойцы и лувийцы отдавать чужакам такую долю? Может, и не хотели, да кто ж их спрашивал. Когда-то противились. Когда-то крепко воевали – и падали в кровавую грязь под копьями подобных крепостным башням данайцев в тяжелых панцирях-пиргоскафах. В конце концов договорились и жили если не в дружбе, то в согласии – кому, сколько и за что. И за добычей вместе ходили, на берегах Зеленого моря ее немало, когда знаешь, где и как взять.

Потом, поколения два тому назад, новые чужаки объявились на острове – ахейцы. Данайцам близкая родня, да из той, видать, родни, которую лишний раз и видеть не хочется. Пустить их на свободные места пустили, построили себе ахейцы сколько-то селений и в морские набеги не раз вместе с данайцами и минойцами ходили; а вот доли в добыче меди и плавке бронзы им не давали, не хотели данайцы делиться своим достоянием, и лувийцы не собирались уступать его без боя…

– Свободные земли, ха! – зло буркнул Эритросфен. – Пустоши, где сперва люди весь лес свели, а потом козы выжрали траву до камня. Вот туда и пустили, живите, мол, родичи дорогие, и не взыщите, коли что не так.

Ладно, деды наши не от великого богатства и не от нечего делать всем народом в плаванье пустились. Некуда возвращаться было. Нашли уголок, зубами вцепились, только бы обрести новый дом. Втридорога у соседей зерно закупали, родовые мечи в переплавку пустили, чтоб лемехи для плугов сделать… Кое-как выжили. На морской промысел вместе ходили и добытое честно делили, это правда, и рыбу никто не мешал ловить.

Только пастбища – у минойцев, медь – у лувийцев, а дань со всего хозяйства и главные богатства – у данайцев. И не поспоришь: попробовали разок, так ведь их больше, снаряжены получше и друг за друга встанут, привыкли за столько веков. Никогда наша Аполлония не встала бы вровень не то что с Энгоми – с ближайшими к Медному городу селениями, которые даже стен не имели.