В-оо! Смоотри. По лево-ому боорту Нижний Ноовгооро-од. Или, черт с ним, Го-орький. Мы на Стрелке сейчас. На месте, где Оока впадает в Воолгу. Или, моожет, нао-обооро-от. Тут все спорят: чтоо в-оо что-о впадает. И никтоо ничегоо еще то-олкоом не выспоорил. Я воот думаю – Оока мощнее. Во-олга в неё сливается. Но это я так считаю. Многие за Во-олгу. Эх!!!

  Через час я уже был в Павлово-на-Оке и стоял возле двухэтажного дома, который был составлен из такого доисторического кирпича, который  давно уже изъеден и источен ветром, солнцем и дождем почти до конца и, кажется, рухнуть должен с минуты на минуту. Но тут жил дядя Яша, да и не первый год жил. Он и сейчас сидит в квартире, меня ждет. Он не боится, что дом развалится. Я поднялся на второй этаж по прогнившей и трескучей деревянной лестнице, постоял, выдохнул и позвонил в квартиру, дверь  которой была обита траурным старинным черным дерматином,  простроченным  свежими гвоздиками с выпуклой золотистой шляпкой.

На эти шляпки я любовался минут двадцать. Звонил периодически.

Длинными, короткими, потом вперемежку, даже азбукой Морзе звонил через точку, тире, точку наугад. Азбуку я не знал совсем. Дядя Яша или проверял меня на стойкость и настырность, то есть, на популярные мужские качества, либо мылся в ванной и голым выйти не спешил. То, что он спал, исключалось, поскольку звонок был настолько громким, что мог разбудить не только одного мёртвого. Всё кладбище мог поднять.

Идти мне было всё равно некуда и я решил стоять и звонить. Всё-таки это было каким-никаким, но занятием. Примерно через полчаса дверь неожиданно распахнулась так быстро, что если с той стороны меня хотели бы застрелить, то мгновенно застрелили бы. За ручку двери держался толстый как сеньор Помидор дядька лет пятидесяти, обросший серо-белым волосом  до упора. Похожий на него мужик изображен на фото в учебнике по физиологии как пример повышенной волосатости. Живого голого места не было на книжном мужике. А дядя Яша всего-то имел кудрявую хиповую гриву до плеч, бороду почти до пупа и усы, растекающиеся по бороде. Они завивались под молодого барашка в дебрях бороды. И оттого дядя Яша  напоминал лицом Робинзона Крузо при теле сеньора Помидора. Мало того: он был в майке и трико, поэтому волосатость свирепствовала и на руках, и на груди. Да, похоже, по всему телу завивались всякие седые с прожилками бывшего цвета волосяные кренделя. Дядя Яша улыбнулся так широко, что я даже испугался. Вполне мог порваться рот или выпасть зубы.

-Захо-оди ! – воскликнул он так, будто  стоял на столичной  сцене и должен были докричаться до задних рядов.

– Если разбудил – извините!– заорал я погромче, потому как дядя Яша вполне мог плохо слышать из-за обилия волос в ушах и над ними.– Извините, говорю!

– Да ну тебя. Чего го-орланишь? Разбудил о-он, как же! – дядя Яша нежно взял меня за ворот рубахи и двумя пальцами  аккуратно втянул в квартиру.– Я тут как раз киноо смо-отрел п-оо телеку. Не помню как называется. Ноо про-о разведчика  нашегоо, кото-роогоо ну просто-о чудоом не раскрыли. Оой, что о-он там тво-орил! На грани хоодил. По-о лезвию… Так чтоо – не оото-орвешься. Извиняй уж, чтоо пришло-ось ждать..

В квартире у дяди Яши было две комнаты и, само собой, игрушечная вполне кухонька. Одна из комнат  использовалась как жильё, другая как склад всего, что можно складывать, вешать, и просто зашвыривать поверх уже наваленного. В жилой комнате стоял дореволюционный кожаный диван с прямой высокой спинкой и пухлыми валиками по бокам. Кожа была прошита ромбиками мягкой проволокой. Раньше он, наверное, стоял в кабинете у какого-нибудь статского советника нижегородской губернии.