В церкви на заупокойной обедне было теснее, чем бывает у Пасхальной заутрени. И непрерывно все (было) происходило, как в стихах Блока. Это тогда все заметили и потом часто вспоминали.

Finis.

Анна Ахматова.

Из «Записных книжек»


Смерть Блока не только ошеломила Ахматову, она словно бы стерла с лица поэта случайные черты. Обратите внимание на дату стихотворения: 16 августа – это девятины: Александр Блок умер 7 августа 1921 года. Может быть, это и простое совпадение, но случилось именно так, как он – ей предсказал: «И тень моя пройдет перед тобою /В девятый день и в день сороковой – /Неузнанной, красивой…»

Не чудо ли, что знали мы его…

Не чудо ли, что знали мы его,
Был скуп на похвалы, но чужд хулы и гнева,
И Пресвятая охраняла Дева
Прекрасного Поэта своего.

16 августа 1921

Петербург



А. А. Блок. 1900-е годы. Рисунок неизвестного художника.


А через четверть века все в том же Драматическом театре – вечер памяти Блока (1946 г.), и я читаю только что написанные мною стихи:

Он прав – опять фонарь, аптека…

Он прав – опять фонарь, аптека,
Нева, безмолвие, гранит…
Как памятник началу века,
Там этот человек стоит —
Когда он Пушкинскому Дому,
Прощаясь, помахал рукой
И принял смертную истому
Как незаслуженный покой.

Анна Ахматова.

Из «Воспоминаний об Александре Блоке»


Стихотворение «Он прав – опять фонарь, аптека…» – первая часть посвященного Блоку триптиха. «Пора забыть верблюжий этот гам…» – вторая; «И в памяти черной пошарив, найдешь…» – третья.

Пора забыть верблюжий этот гам…

Пора забыть верблюжий этот гам
И белый дом на улице Жуковской.
Пора, пора к березам и грибам,
К широкой осени московской.
Там все теперь сияет. Все в росе,
И небо забирается высоко,
И помнит Рогачевское шоссе
Разбойный посвист молодого Блока.

(1944 – 1950)

И в памяти черной пошарив, найдешь…

И в памяти черной пошарив, найдешь
До самого локтя перчатки,
И ночь Петербурга. И в сумраке лож
Тот запах и душный и сладкий.
И ветер с залива. А там, между строк,
Минуя и ахи и охи,
Тебе улыбнется презрительно Блок —
Трагический тенор эпохи.

1960


Заключительной главой ахматовской «Блокианы» стал портрет человека-эпохи в окончательной редакции «Поэмы без героя»:

На стене его твердый профиль…

На стене его твердый профиль.
Гавриил или Мефистофель
Твой, красавица, паладин?
Демон сам с улыбкой Тамары,
Но такие таятся чары
В этом страшном дымном лице:
Плоть, почти что ставшая духом,
И античный локон над ухом —
Все – таинственно в пришлеце.

«Поэма без героя». 1962

ДУМАЛИ: НИЩИЕ МЫ…



Анна Ахматова. 1915 г.


В сущности никто не знает, в какую эпоху он живет. Так и мы не знали в начале десятых годов, что жили накануне первой европейской войны и Октябрьской революции.

Анна Ахматова.

Из «Записных книжек»

Гость

Все как раньше: в окна столовой
Бьется мелкий метельный снег,
И сама я не стала новой,
А ко мне приходил человек.
Я спросила: «Чего же ты хочешь?»
Он сказал: «Быть с тобой в аду».
Я смеялась: «Ах, напророчишь
Нам обоим, пожалуй, беду».
Но, поднявши руку сухую,
Он слегка потрогал цветы:
«Расскажи, как тебя целуют,
Расскажи, как целуешь ты».
И глаза, глядевшие тускло,
Не сводил с моего кольца.
Ни один не двинулся мускул
Просветленно-злого лица.
О, я знаю, его отрада —
Напряженно и страстно знать,
Что ему ничего не надо,
Что мне не в чем ему отказать.

1 января 1914



Анна Ахматова. Худ. Д. Бушен. 1914 г.

Пустые белы святки.
Мети, метель, мети.
Пусть дороги гладки, —
Мне не к кому идти!

7 – 19 января 1914

Углем наметил на левом боку…

Углем наметил на левом боку
Место, куда стрелять,
Чтоб выпустить птицу – мою тоску
В пустынную ночь опять.
Милый! Не дрогнет твоя рука,