Французская подданная Жаклин д`Этьен

Мой отец, Луи Эжен д`Этьен, был умным и рассудительным человеком. Основным его занятием была торговля с Востоком. Он покупал у арабов ковры, шелка, пряности и разные экзотические вещицы, которые в Европе пользовались большим спросом. Иногда он шел на риск, чтобы забраться туда, куда никто из его коллег по торговому ремеслу не забирался. Все наши предприятия до сих пор заканчивались вполне успешно…

Так уж случилось, что я уже без малого семь лет сопровождала своего отца в его торговых странствиях. Моя мама умерла, когда мне было шесть лет. Все, что я запомнила – это ее ласковые руки и нежный, мелодичный голос, когда она пела мне песни, укладывая спать…

После смерти матери отец был вынужден отдать меня на воспитание нашим дальним родственникам, жившим в окрестностях Марселя, поскольку, занимаясь торговлей с Востоком, он постоянно был в разъездах. Две тетки, мамины сестры, совсем не были похожи на мою милую мамочку – эти сухие, чопорные и до невозможности набожные и благочестивые дамы, осколки рухнувшей под ударами пруссаков Второй Империи, имели физиономии восковых статуй и холодные, как у рыбы, глаза.

Кичась безупречностью своих манер, они с остервенением пытались превратить меня в свое подобие, называя все это «воспитанием настоящей дамы». Но, увы, их старания оказались напрасными…

Я росла замкнутым и нелюдимым ребенком, ни в какую не желая становиться «настоящей дамой». И за четыре года, что я провела в их обществе, преуспела лишь в том, что вызвала у своих добропорядочных тетушек стойкую неприязнь к себе. Стены большого дома давили на меня, а одиночество и отчуждение заставляли искать общение вне их дома.

Это было тяжелое время Великих Перемен. Седан, Мец, пленение Императора, осада Парижа и последовавшая за этим Парижская и Лионская коммуны, всколыхнули затхлый мир вокруг меня и, как мне казалось, принесли, в мою жизнь глоток свободы. По счастью, до сельской местности, где проживали мои тетушки, не дошла ни прусская оккупация, ни отряды коммунаров из Лиона.

При каждом удобном случае я удирала из дома. Вокруг был мир, полный приключений и интересных людей… Я подружилась с крестьянскими детьми – до чего же здорово было играть с ними в разные веселые игры, вместо того, чтобы читать нудные книжки и зубрить правила хорошего тона. А больше всего мне нравились мальчишеские забавы. Я даже сделала себе рогатку, которую мне долгое время удавалось прятать от всевидящих глаз тетушек. Потом они все же нашли ее, после чего моя рогатка была торжественно сожжена в камине. Сие действо сопровождалось сокрушенными вздохами и нудными нравоучениями.

Словом, я росла настоящим сорванцом, а душа моя томилась в ожидании приезда любимого папочки… Отец приезжал редко, один-два раза в год, и каждый раз я со слезами умоляла его забрать меня с собой. Но он только печально вздыхал и качал головой. Но однажды, в один из его приездов (это было в мае 1871 года, когда мне уже исполнилось десять лет) он после долгого разговора с тетками за закрытыми дверьми вышел какой-то взъерошенный, с горящими глазами, и коротко бросил мне: «Собирайся, ты поедешь со мной».

Надо ли описывать чувства, которые я испытала в тот момент… Уже потом, когда я немного повзрослела, отец поведал мне, как сильно он переживал за меня, видя, что мне приходится несладко с тетушками. Но что он мог поделать? В тот приезд тетки решительно заявили, что не могут со мной справиться, что я ужасный и непослушный ребенок, и пусть он или отдает меня в пансион, или забирает с собой, а их терпению настал предел.