Все эти проблемы Гиммлер и попытался передать в своем меморандуме в мае 1940 года. Пытаясь найти решение в сложившейся ситуации, он намеревался усилить разделение Польши на немецкую и не немецкую части и четко определиться, как следует обращаться с поляками и евреями. Излагая свою расовую программу, Гиммлер писал, что хотел бы превратить поляков в нацию необразованных рабов, и что Генерал-губернаторство должно стать домом для «рабочего класса, лишенного каких-либо лидеров»^>28. «Ненемецкое население восточных территорий не должно получать образования выше начальной школы, – писал Гиммлер. – Целью такой начальной школы будет: научить их считать максимум до 500, написать свое имя и понимать, что это Божья заповедь – повиноваться немцам, быть честными, трудолюбивыми и хорошо себя вести. Обучение чтению считаю излишним».

Вместе с этой политикой превращения поляков в безграмотных рабов начались активные попытки «разобраться, у кого благородная арийская кровь, а у кого никчемная, неарийская». Польские дети в возрасте от шести до десяти лет подвергались медицинскому осмотру – и тех, кого по результату осмотра считали расово достойными, просто забирали у родителей и отправляли на воспитание в Германию. Больше они никогда не видели своих биологических родителей. Нацистская политика кражи детей в Польше не так широко известна, как уничтожение евреев. Однако она была частью той же системы мышления. Она показывает, насколько серьезно такие люди как Гиммлер верили в то, что ценность человека определяется его расовым происхождением. То, что маленьких поляков забирали у родителей, не было для Гиммлера чем-то из ряда вон выходящим, как это может показаться в наше время – нет, это было существенной частью его извращенного мировоззрения. С его точки зрения, если бы этих детей оставили в Польше, то поляки «смогли бы обрести класс лидеров из таких вот людей, обладающих хорошей кровью».

Знаменательно, что Гиммлер писал об этих детях: «Каким бы жестоким и трагичным ни был каждый индивидуальный случай, но если отвергнуть большевистский метод физического уничтожения какого-то народа как невозможный и принципиально не-немецкий, то наш метод является самым лучшим и самым мягким». Хотя Гиммлер пишет это в прямой связи с изъятием польских детей, ясно, что, поскольку он заявляет, что «физическое уничтожение какого-то народа» является «принципиально не-немецким», очевидно, что так он распространяет это предостережение и на другие «народы» – включая, конечно, евреев. Подтверждение такой интерпретации слов Гиммлера можно увидеть в заявлении, сделанном Гейдрихом летом 1940 года, уже непосредственно в контексте еврейского вопроса: «Биологическое уничтожение людей недостойно немецкого народа, как народа цивилизованного»^>29.

В своем обширном меморандуме Гиммлер также объявил, какой бы он хотел видеть судьбу евреев: «Я надеюсь, что сам термин «евреи» вскоре полностью исчезнет благодаря широкомасштабной эмиграции всех евреев в Африку или какую-нибудь другую колонию». Этот возврат к утвержденной ранее политике эмиграции стал вновь возможен благодаря тому, что война принимала более широкие масштабы. Гиммлер рассчитывал на скорый разгром Франции и последующую капитуляцию Великобритании, которая естественно скоро запросила бы сепаратного мира. После окончания войны польских евреев можно было бы затолкать на пароходы и отправить в какую-нибудь бывшую французскую колонию.

Какой бы утопической сегодня ни казалась идея отправки миллионов людей в Африку, нет никакого сомнения, что тогда нацисты воспринимали ее абсолютно серьезно. Радикальные антисемиты давно уже, на протяжении многих лет, предлагали отправить всех евреев в Африку, а теперь ход войны, казалось, давал возможность нацистам претворить такое решение еврейского «вопроса» в жизнь. Через шесть недель после выхода меморандума Гиммлера сотрудник министерства иностранных дел Франц Радемахер составил документ, в котором был объявлен предполагаемый конечный пункт для евреев в Африке – остров Мадагаскар