– Очень рада, что вы постучались именно в нашу дверь, – заметила Элис.

– Я тоже рад, что к вам постучался, – ответил беглец. – Не в каждом доме получишь такой прием, я это прекрасно понимаю.

Он говорил гладко, не как рабочий, а как джентльмен, и, казалось, обрывал концы фраз, как будто хотел прибавить: «мисс» или «сэр».

Освальд думал о том, как ужасно, должно быть, бродить одному под дождем, в темноте, когда по твоим следам идет полиция и нет никого, кто радушно бы встретил тебя, если ты постучишься в дверь.

– У вас, должно быть, был ужасный день, – сказал Освальд.

– Уж поверьте, – ответил незнакомец, отрезая себе еще бекона. – Спасибо, мисс…

На этот раз он действительно сказал «мисс».

– …всего полчашечки, если не возражаете. Уж поверьте! Не хотел бы я еще когда-нибудь пережить подобный день. Утром я успел закончить кое-какие дела, но потом то ли настроение пропало, то ли еще что… Вы же знаете, как это иногда бывает.

– Могу себе представить, – сказала Элис.

– А потом все затянуло тучами. Как вы помните, на закате небо прояснилось, но тогда уже было слишком поздно. А после начался дождь. Еще какой, клянусь честью! И все пошло наперекосяк. Я угодил в канаву и уж думал, настал мой последний час. Вылез, буквально цепляясь зубами, оставил там все свои вещи. Бывает же, чтобы парню так не везло! Ей-богу, после такого закаешься заниматься своим делом.

– Надеюсь, вы и вправду никогда больше не будете им заниматься, – серьезно сказала Дора. – Вы же знаете, что прибыли от него немного.

– Честное слово, готов с вами согласиться, хотя не понимаю, откуда вам это известно.

И незнакомец принялся за сыр и соленые огурцы.

– Я бы хотела… – начала Дора, но Освальд, считая, что нечестно читать бедняге проповеди, перебил:

– Итак, вы оставили все свои вещи в канаве. А где же вы раздобыли эту одежду? – Он показал на серый костюм, исходящий па́ром у очага.

– Да где обычно, – ответил незнакомец.

Освальд был слишком хорошо воспитан, чтобы спросить, где обычно получают серый костюм взамен тюремного. Он боялся, что обычный способ раздобыть такой костюм – тот же, каким был раздобыт четырехфунтовый кекс.

Элис беспомощно посмотрела на меня. Я прекрасно ее понимал.

Когда укрываешь беглого преступника, чувствуешь себя так, будто под твоим жилетом (или, если ты в пижаме, под пояском) спрятан лед. Нам очень повезло, что у нас еще осталось несколько ядреных мятных леденцов. Мы съели по две штучки и почувствовали себя лучше.

Девочки перестелили простыни с кровати Освальда на кровать, в которой обычно спала мисс Сандал, когда не оставалась в Лондоне ухаживать за сломанными костями своего братца – распространителя брошюрок.

– Если вы сейчас ляжете спать, – сказал Освальд незнакомцу, – мы разбудим вас вовремя. И можете спать крепко, мы не дадим вам проспать.

– Вы могли бы разбудить меня около восьми, – ответил тот. – Мне пора возвращаться. Просто не знаю, как отблагодарить за такой прекрасный прием. Спокойной ночи вам всем.

– Спокойной ночи, – сказали мы.

А Дора добавила:

– Не беспокойтесь. Пока вы будете спать, мы придумаем выход из положения.

– Не хлопочите из-за меня, – попросил незнакомец и рассеянно взглянул на свою одежду. – Если уж я во все это влип, значит, мне и выпутываться.

Он взял свечу, и Дикки проводил его в комнату.

– «Мне пора возвращаться», – повторила Элис. – Не хочет же он пробраться в тюрьму и притвориться, что все время был там, просто его не заметили?

– И что же нам делать? – спросил Дикки, присоединившись к остальным. – Он сказал мне, что его темная каморка в Дувре была кошмарной. Вот бедняга!