Битки пошли в ход, и за одно только лето Волков нажил на своих битках двадцать рублей, и по указу Кащея Бессмертного серебряные деньги спрятал под камнем. Еще он догадался находить пивные бутылки с выпуклыми буквами и продавать их слепым. По выпуклым буквам слепые учились грамоте. А еще он догадался скупать в деревнях старые кокошники и вытапливать из них серебро. Тогда-то и оказалось, что вовсе не надо было деньги прятать под камнем, а можно было прямо пускать в оборот, скупая кокошники. А еще догадался скупать в деревнях воск и отливать из него церковные свечи и богомольцам выгодно их продавать.

Много-много всего нашлось в царстве Кащея, о чем можно было догадываться в пользу себя и все богатеть и богатеть.

– Мотай, мотай, Рудольф, себе на ус, – сказал Волков. – Я богател не по случаю, в большом труде и понимании: раз нет пути людям на небо, надо жить на земле, и тут бедному человеку на земле нет защиты, и хорошо жить можно только богатому, и если нет вечности в том, куда хочет душа, то надо найти вечность в рубле.

– Вот это правильно! – воскликнул Рудольф. – Вот, пацан, слушай и мотай и мотай на веретено в своей голове: вечность в рубле.

– Хороший, правильный рассказ, – одобрил и тот худой с козлиной бородкой Кащей. – Без этой основы не может быть вечности, и Богу от богатого церква, и бедному тоже копеечка: возле богатого и бедному хорошо.

Зуек перевел глаза на Кащея и догадался не по себе, а по нем, что, наверно, так и правильно и что все так живут в царстве Кащея, все умные друг от друга учатся догадываться в пользу себя и богатеют.

– И понял я, – говорил дальше добрый человек, – понял, Рудольф, что рубль на земле – это как вечность на небе, и если жить на земле, вечность понимать надо только в рубле.

– Правильно, Волков! – одобрил Рудольф. – Правильно, умный ты человек, учись, учись, пацан.

– Понял я, – продолжал Волков, – что работать можно не силой рук, как рабочие, не утруждением мозга, как работают на службах, а даже прямо на слуху. Иду раз по базару и слышу, люди между собою говорят о подошве: что дешевая подошва сейчас в Варшаве. Услыхав эти слова, я забрал все свои деньги, поехал в Варшаву, привез два вагона подошвы и на одной только подошве со слуху нажил сто тысяч рублей и выстроил на них в Талдоме два больших каменных дома. И все только со слуху!

– А с пальцев не пробовал? – с уважением и с насмешкой спросил Рудольф.

– С пальцев нет, – ответил Волков. – Я шел законным путем и первое время работал только по слуху: схватываю и смело иду своему счастью навстречу.

– Хорошо, слов нет, как хорошо, – говорил Рудольф, – а все-таки с пальчиками дело скорей бы пошло.

– Какие тебе пальчики, друг, – чуть было даже не рассердился Волков. – Я шел настоящим законным путем. Ты думаешь, я, как урка, все тащил себе и тут же все проедал и раздавал? И так жил для себя? Не было жизни у меня для себя никакой. Ты говоришь пальцами работать. Пальцы эти самые, как я ими все ночи в холодной лавке деньги считал, я себе отморозил, на руках и на ногах, и жена рядом считала и тоже себе отморозила. Я, брат, не на себя, я на вечность работал. И так руку себе засушил, глаз потерял и нажил миллион. И только уж когда нажил три миллиона, вспомнил сам про себя, и поехал со всей своей семьей, как ездили у нас все богатые люди, за границу, в Париж.

– В Париж! – воскликнул Рудольф. – Ну, теперь все знаю вперед: поедешь в Париж и там угоришь!

– Там-то вот наконец-то я и увидел на деле, как правильно я взял свой курс – вечность человеческая в рубле. Не было у меня французского языка, и за рубли мои ходил сзади меня переводчик. Не было глаза, вставили искусственный глаз. Рука была сухая, руку мне оживили. На радостях приказал я переводчикам: «Веди меня в самую главную церковь, желаю поблагодарить за все их Бога». Переводчик послушался меня и привел меня в великий собор Нотр-Дам-де-Пари. Тут увидел я великолепие несказанное. Упал на каменные плиты со слезами и радостью, понимая в сердце своем, что Бог одинаковый и у французов, и у нас, и по всей земле люди молятся и просят своего Бога о вечном рубле.