– Так… – Егор сел поудобнее. – Теперь развей мысль, что я эгоист.

– Ты что, сам этого не знал?

– Знал, знал… Ну, давай дальше: как «гремят» эгоисты.

– Такие, как ты? Или вообще?

– Вообще. В мировом масштабе.

– Очень просто! – Михаил почувствовал, что заводится, но подумал: плевать. – Ощущения эгоиста какие? «Я – пуп Земли. Остальные – это мое окружение. Питательная среда, из которой я, чтобы благополучно существовать, должен тянуть соки». И тянет. Жулик тянет из карманов, грабитель «трясет» сберкассы… А есть не жулики и не грабители. Вроде бы… Они благопристойны и даже занимают посты. Но главное для них – не работать, а хапать. Причем часто работают неплохо – чтобы лучше хапать. Чтобы иметь… И вот отсюда – приписки к планам, фальшивые премии, махинации с квартирами, машины без очереди…

– Как я понимаю, ты имеешь в виду папочку?

– Твоего? – искренне удивился Михаил. – Вовсе нет. Я даже толком не знаю, кто он… Тебе видней.

– Угу… Ну, а дальше?

– Что? А!.. Дальше – одинаково. Рано или поздно – свидание со следователем. И полная душевная трагедия. Даже если не гремят за проволоку, а просто летят с поста. Потому что без высокой должности и без возможности копить дальше не видят смысла жизни.

– Это ты мне обещаешь такое будущее?

– А почему бы и нет… Мальчик с плэйером.

– Ну-ну, поговори теперь о вещизме, – сказал Егор. – О том, что джинсы и магнитофоны – это плохо и что нечего гордиться иностранными наклейками на заднице, это, мол, не орден. И что заграничные штаны такие сопляки, как я, покупают на папины деньги, а не на заработанные. Или химичат на барахолке. А гордиться надо честно заработанным, тогда ощутишь полное счастье. Ага?

– Подкованный товарищ, – скучным голосом вставил Михаил.

– …И скажи еще, что вообще не в вещах счастье, а в творческом труде на благо человечества. И что вещи – это тьфу, а есть вечные ценности. Например, музыка Моцарта, поэзия Пушкина, красота родных просторов и ощущение этого… своей нужности людям. Это наша Классная Роза вещает на собраниях постоянно. А потом мамаши из родительского комитета скидываются для нее по праздникам то на импортную кофточку, то на…

– Не знаю насчет вашей Розы, – устало перебил Михаил. – И насчет твоей нужности людям… Это у кого как получится. Но Пушкин-то действительно есть, от этого никуда не денешься.

– А зачем он нужен? Чтобы цитировать «Я помню чудное мгновенье»? И ахать: какая бессмертная поэзия? А меня вот не трогает это «мгновенье». Сто раз читал – и ничего не шелохнулось. Ну, я понимаю, я не дорос…

– Да ты не до Пушкина не дорос, а вообще до человека… Чтобы эти стихи понимать, надо кого-то любить. По-настоящему.

– Я еще не созрел, – ядовито сказал Егор. – Мама от меня все еще журналы папашины прячет, где девицы в мини-купальниках…

– Я не про то. Я вообще про любовь к человеку. Не обязательно к прекрасной незнакомке. К матери, к другу, к брату…

– Мне одна знаменитость сказала, что я никогда не смогу быть братом. Так что тебе рассчитывать не на что…

Михаил сказал, помолчав:

– И подумал сейчас Егор Петров: «Теперь этот тип гордо ответит – а я и не рассчитываю…» Нет, Егорушка, я рассчитывал. Ошибся. Извини… Любви не научишь.

– Это верно, – откликнулся Егор. – Особенно когда учителей полным-полно, а любить… Кого любить-то? И за что?

– Трудный вопрос… А тебя за что любить?

Егор искренне удивился:

– Меня? А я и… не претендую, так сказать.

– И без того хорошо, да?

– Мне?.. Не знаю, – честно сказал Егор. Потому что рассуждал скорее сам с собой, чем с этим новоявленным братцем-сержантом. – Мне не хорошо и не плохо. Так…