Что же, Гай так и будет, успеет. Вот и катер подошел…

При прощании с Асей возникла грустная заминка.

– До свиданья, – сказала Ася.

– Пока… – вздохнул Гай. Что еще сказать? Он набрался смелости и спросил: – А завтра дедушке обед понесешь?

– Не знаю… Мне завтра с утра на рынок надо…

– Мы утром с Толиком тоже на рынок заходим иногда, – неловко сказал Гай.

– Вы каким катером приезжаете?

Гай повеселел:

– Обычно в восемь сорок пять.

Ася укладывала в сумку дедушкину куртку. Не разгибаясь, быстро глянула на Гая. Сказала серьезно:

– Я запомню.

Катера ходили на Инкерман по-разному. Одни резво бежали сразу до мыса Голландия, где стоит большущее здание морского училища. Другие не спеша чертили бухту зигзагами – на Северную сторону, потом на Аполлоновку, затем опять на Северную…

«Румб» оказался таким вот неторопливым. Гай сидел на корме, на стопке твердых спасательных нагрудников, и нетерпеливо поколачивал по ним ногой. Правой, конечно. Левая все еще ныла.

Солнце уже потускнело и сваливалось к горизонту. Загорались перистые облака. Небо стало желтовато-серым, вода – перламутровой, по ней бежали золотистые зигзаги. От этих зигзагов на черных корпусах и белых рубках теплоходов, что всюду стояли на якорях, змеились длинные отсветы. На палубе синего крейсера выстраивалась команда.

Все это было интересно и красиво, но Гая уже всерьез грызла тревога, что он опоздает. И тогда…

Хотя что будет тогда? Толик его сроду не ругал. Они оба уважали равноправие. Конечно, Толик мог что-нибудь не разрешить (например, лезть в старую минную галерею у Четвертого бастиона или нырять с камней в незнакомом месте за Хрустальным мысом), но это было не обидно. Толик всегда объяснял, почему нельзя. Слегка насмешливо, но терпеливо. Лишь один раз рассердился. Выдал Гаю напрямик:

– Ты говоришь «хочется». Мало ли кому что хочется! Мне сегодня, например, хотелось засесть с приятелями на весь вечер в «Волне». Там знаешь какие чебуреки! А я с вашим сиятельством гуляю, достопримечательности показываю.

Да, это было один раз, в самом начале. С той поры Гай вел себя умнее. Понял, какой груз взвалил на себя молодой дядюшка, согласившись взять с собой беспокойного племянника.

Было даже удивительно, что так легко согласился.

Конечно, они с Толиком и раньше неплохо знали друг друга. Толик приезжал в Среднекамск часто. А в прошлом году Гай с мамой жил у него целый месяц в Москве. Но именно поэтому Толик не мог не знать, что племянничек его (или брат, если хотите) не из породы тихих мальчиков.

Гай вспомнил разговор Толика и мамы незадолго до отъезда. Он слышал его сквозь приоткрытую дверь. Толик смеялся:

– Да ладно, Варь, управлюсь. Надо привыкать. Глядишь, когда-нибудь своих заведу.

Мама, кажется, сказала, что пора бы. А Толик вздохнул:

– Все на свете повторяется. Опять старшая сестра, которой некогда, опять мама, которой надо ехать, а мальчишку некуда девать… Помнишь, это было в сорок восьмом году, в Новотуринске? Меня тогда в лагерь сплавили…

– Сейчас путевку не достать, – сказала мама. – Да и попробуй уговорить этого паршивца поехать в лагерь. Для него режим и дисциплина страшней всех казней… Ты тоже был обормот, но как-то рассудительнее.

– Всякое бывало, – усмехнулся Толик. – А Мишка-то чем плох? Он же добрый, только поскакать любит… Знаешь, есть такое слово, не очень современное, но для Мишки подходящее: «постреленок».

Мама, помолчав, сказала:

– Вполне современное. И подходящее, конечно. Хотя, видишь ли, Толик, он постреленок, но… не так все это просто. Вот идем мы, например, по улице, он пустую консервную банку гонит по асфальту, гремит. «Перестань сейчас же», – говорю. «Ага, мама…» И еще пуще. И вдруг – тихо. Смотрю – стоит. «Что с тобой?» А он банку ногой чуть-чуть пошевеливает, и от нее – зайчик на заборе. От золотистого донышка. «Смотри, – говорит, – будто невидимка мне желтой ладошкой машет…» И потом целых полчаса ходил тихий…