Часа два Стас провалялся на соломе, отвернувшись носом к стене. Я тоже лежал молча. Чего тут скажешь? Было страшно. И не только оттого, что браслет может не сработать. Даже если сработает, это же, наверное, больно – вариться в кипящем масле.

А потом дверь камеры отворилась, и Ергей, смущенно поглядывая на нас (мы же ведь почти подружились), спросил:

– Кто тут из вас младший?

– Ну я, – сел Стас.

– Велено тебя в храм отвести.

– Зачем это?

– Подготовиться тебе надо.

– Как это – подготовиться?

– А я откуда знаю?! – разозлился Ергей, видно, решив грубостью заглушить проблески совести. – Мое дело маленькое: велено привести, я и приведу. Вставай давай!

Стас покорно поднялся.

– Стас, – позвал я.

Он обернулся:

– Чего тебе?

Я стянул с руки свой браслет и подал ему.

– Надень этот тоже, а пульт мне отдай. Так надежнее будет.

Он не стал спорить, надел браслет на свободную руку и протянул мне дистанционный блок.

– Ладно, Костя, – сказал он. – Ты себя не вини. Ты тут ни при чем. Не поминай лихом. Если оживители не сработают, передай Лине, что я… – Тут он не выдержал и всхлипнул.

– Дурак ты, – обнял я его порывисто, – если не сработают, меня сразу за тобой сварят. А если сработают, тогда ты сам все скажешь.

Мы еще постояли так, обнявшись, несколько секунд, а потом он сам обернулся к Ергею и сказал:

– Пошли.

…Поглазеть на фараонову свадьбу народу сбежалось много. Люди стояли по обочинам дороги и кидали в процессию цветы и фрукты. Почему-то не совсем свежие. Наверное, свежих было жалко. А сама процессия выглядела довольно убого.

Впереди двое широконосых рабов-нубийцев катили на четырехколесной повозке транспарант с надписями: «Да здравствует Ра!», «Слава Осирису!» и «Жрецы и фараон – едины!» За транспарантом еще четверо рабов тащили паланкин с Неменхотепом и Линой. В разноцветной праздничной одежде она была особенно красивой, но казалась еще младше, чем когда приходила к нам в темницу. С фараоном она гляделась как внучка со сварливым дедушкой.

Потом шли музыканты с барабанами и флейтами. Но консерваторий они явно не кончали. Их стук и завывания сливались со скрипом следующих за ними колесниц вельмож. Колесниц было десятка два, причем по количеству разноцветных ленточек и страусиных перьев в гривах лошадей легко было определить, кто побогаче, а кто – победнее.

Последним под конвоем Улика плелся я.

Когда процессия достигла берега Нила, на высокий деревянный помост забрался жрец Гопа и, приставив к губам бронзовый раструб, прокричал:

– Да здравствует фараон Неменхотеп IV, самый солнцеликий из всех фараонов! Ура!

– Ура, – откликнулась толпа без особого энтузиазма.

– Да здравствует невеста фараона, самая прекрасная девушка долины Нила! Ура!

– Ура! – отозвались зеваки немного повеселее.

Что-то мне все это напоминало, но я не успел как следует подумать, потому что народ вдруг оживился и, пихая друг друга локтями, стал указывать на что-то за моей спиной.

Я обернулся и увидел Стаса. Его везли на такой же четырехколесной тележке, что и транспарант. Он сидел на маленькой табуреточке и с головы до ног, как новогодняя елка игрушками, был увешан овощами. В руках он держал по сладкому перчику, а из-за ушей у него торчали веточки укропа.

– Вы что, его есть собираетесь?! – испуганно спросил я Улика.

– Не, не мы, – словно оправдываясь, пояснил тот, – боги будут. Им ведь жертва.

– И меня тоже так?..

– Не, с тобой проще, ты ведь в том же бульоне вариться будешь.

Совсем некстати я вспомнил рыбацкий термин «двойная уха».

Повозка со Стасом, обогнав процессию, приблизилась к помосту. Двое нубийцев помогли ему спуститься на землю, а затем под барабанную дробь взойти по ступеням. Жрец уже соскочил вниз и запалил костер, над которым был подвешен огромный котел. Мгновенно занявшись, пламя принялось жадно лизать его днище.