– А жена у вас есть? – спросил Глеб, больше обращаясь к опустевшей консервной банке.

– Есть. – Дядя Лёка погрустнел. – Уехала. У меня тут электричества нет, телевизор не посмотришь. А ей сериалы хотелось по вечерам. Вот и уехала к детям на большую землю.

Всю дорогу к лагерю Светик пыталась представить, как же дядя Лёка тут живет зимой. Летом еще ладно, светло, люди на остров приезжают, охотники, финны заглядывают. А зимой? Когда долгие ночи, когда все засыпает снегом, когда волнуется Ладога и невозможно переправиться через пролив? Остается только сидеть в доме, топить печку и слушать вой ветра. А уж что этот ветер напоет? Что дядя Лёка в его песне услышит?

Небо было пасмурное, купаться не хотелось.

– Спать хочу! – сообщил Костик.

– Иди, – удивилась такому неожиданному желанию Анка.

Светик тоже зевнула:

– Я думаю, что нам надо всем сейчас отдохнуть, а ночью продержаться без сна.

– О! С удовольствием! – откликнулась Анка.

– Я ночью буду спать, – категорично заявил Костик из палатки.

– Если это и правда какие-то духи, то они, конечно, ночью объявятся, – задумчиво изрек Глеб, расхаживая вокруг костровища. Под ноги ему попадались кружки и вилки. Зазвенела одинокая миска. – Потому что спящим легче овладеть. Во время сна дух человека выходит из тела, и злыдни тогда могут в это тело забраться. Забыл, как называли человека, в которого вселялся злой дух.

– Оборотень? – отозвалась Анка.

– Как-то по-другому. – Глеб почесал нос.

– Упырь! – перебирала Анка.

– Не, упырь – это мертвый, а тут живой. Ну, как бы живой человек, но без души. А та, что есть, заставляет его делать гадости.

– Одержимый. Или бесноватый, – сыпала Анка.

– Одержимый… да… Обязательно чем-то одержимый… Идеей. Или местом.

– Это ты к чему? – зевнула Светик. Тянуло в сон. Неумолимо.

– Это я к ночи. Ночью лучше не спать.

Но они уснули. Сначала они спали днем. Все. Глеб уснул, прислонившись спиной к сосне около костровища. Анка долго бродила кругами, а потом вдруг нарвала травы, целую охапку, бросила ее на берегу, легла, закопавшись головой. Растолкать ее на закате было очень тяжело.

– Аня, – тянул Костик. – Ань! Вставай! Я есть хочу! Ань.

– Встаю, – сообщала Анка и закапывалась в траву глубже.

Глеб кипятил воду. Ужин был неизменен – заварные макароны.

Вечер выдался долгим. Вспоминали, кто что любит из еды. Костик затянул песню о том, что сейчас с удовольствием съел бы жареной картошки. А еще бы лепешку с сыром. Только все это надо обязательно прогреть на сковородке. Анка вспомнила, что неплохо делает печенье. Нужны масло, мука, яйца… Глеб вдруг сообщил, что однажды с друзьями делал шашлык. Сами замариновали мясо, сами сделали угли. Пожарили. Было вкусно.

Светик почувствовала, что от всех этих разговоров ей страшно хочется есть. Представлять шашлык и жареную картошку она себе запретила.

На тарелке с каемочкой… Такую хрустящую, горячую… Еще дымок поднимается. И шашлык. Крупные куски на шампуре. И все это щедро залито кетчупом…

Нет, ни о чем этом думать нельзя.

Она силой выкинула картинки из головы. Вместо них там почему-то оказались блины. Румяные. Высокой стопкой. Такие она напекла к Масленице. В школе проводили праздник, и она полночи простояла у плиты. Сколько их там было, не считала. Штук сто. Смели за пять минут. Но зато как вкусно было. Тонкие, ажурные, хрустящие. Со сметанкой. И вареньем. И сгущенкой. Такой же, как у дядя Лёки.

Это было невозможно!

– Ты чего? – удивился Глеб, когда Светик вскочила.

– Блины, – сообщила она. – Много. Масляные. Не могу больше. Пойду в палатке полежу.