– Какой возвышенный язык! – воскликнули ангелы.

– И достойный Творца Вселенной! – поддержали священнослужители.

– Такие обороты речи связаны с моей старой космогонией, – заметил Господь, – и если я откажусь от нее, это нанесет ущерб моей неизменности… Итак, когда Солнце совершит еще двести сорок раз свой путь вокруг Земли, в Риме не останется ни одного ученого, знающего латинский язык. В церквах, при пении литаний, будут взывать к святым Орихилу, Рогуилу и Тотихилу – имена же эти, как вам известно, суть имена диавольские, а не ангельские. Многочисленные воры, желая причаститься, но опасаясь, что их заставят для прощения грехов отдать похищенное в церковь, предпочтут исповедоваться у бродячих священников, которые, не зная ни итальянского, ни латинского языка и говоря только на своем деревенском наречии, будут ходить по городам и весям, отпуская грехи за ничтожную плату, а то и просто за бутылку вина. По всей вероятности, подобные отпущения не будут иметь к нам никакого касательства, как полученные без раскаяния и по этой причине недействительные; но крещения, весьма возможно, еще доставят нам немало забот. Священники станут до такой степени невежественны, что начнут крестить младенцев «во имя отцов, сынов и святых духов», о чем сообщит не без удовольствия Луи де Поттер в третьем томе своей «Философской, политической и критической истории христианства». Разрешать вопрос о действительности такого рода крещения окажется весьма нелегко, ибо, если в Священном Писании я мирюсь с греческим языком, далеко уступающим в изяществе языку Платона, и с латынью, отнюдь не цицероновской, но все-таки не могу же я принять в качестве литургического текста полную тарабарщину! Нельзя без содрогания подумать, что такие неправильности будут допущены по отношению к миллионам новорожденных. Но вернемся к нашим пингвинам.

– Ваши божественные речи, о Господи, уже подвели нас снова к этому вопросу, – сказал св. Галл. – В религиозных символах и правилах, от которых зависит спасение души, форма безусловно важнее содержания, и действительность таинства зависит исключительно от формы. Следовательно, нужно только знать, была ли соблюдена форма при крещении пингвинов: да или нет? Ответ совершенно ясен.

Отцы и ученые богословы согласились со св. Галлом, но это привело их к еще большему замешательству.

– Обращение пингвинов в христианство сопряжено для них с немалыми трудностями, – сказал св. Корнелий. – Ведь этим птицам надо будет заботиться о своем вечном спасении. Как же они могут его достигнуть? Птичьи нравы во многих отношениях противоречат предписаниям церкви. А у пингвинов нет разумных оснований эти нравы изменять. То есть, я хочу сказать, пингвины недостаточно разумны, чтобы стать благонравными.

– Они не могут измениться, – сказал Господь. – Этому препятствуют мои предначертанья.

– А вместе с тем, – продолжал св. Корнелий, – будучи крещены, они теперь отвечают за свое поведение. Оно станет отныне либо хорошим, либо дурным, достойным похвалы или порицания.

– Да, именно так стоит вопрос, – сказал Господь.

– Я вижу один только выход, – сказал св. Августин. – Пингвины пойдут в ад.

– Но ведь у них нет души, – возразил св. Ириней.

– Досадно, – со вздохом сказал св. Тертуллиан.

– Что и говорить! – согласился св. Галл. – Приходится признать, что праведный Маэль, ученик мой, в слепом рвении своем, создал для Святого Духа немалые трудности богословского характера и погрешил против порядка совершения таинств.

– Легкомысленный старик! – воскликнул, пожимая плечами, св. адъютор Эльзасский.