– Сволочь! – Сказал я вслух. – Пригласил меня, а сам смылся и даже не позвонил, куда и зачем.

Я нервно нажимал на кнопки телефона, набирая номер Мишки, но в ответ были только длинные гудки. «Сволочь! – Еще раз ругнулся я. – Даже трубку не берет! Ну, и черт с тобой! В конце концов, я приехал, дача открыта, я здесь бывал уже не раз, и все мне знакомо, поэтому не пропаду и без хозяина!». Меня беспокоило только одно: никаких запасов с собой я не взял, полностью понадеявшись на Мишку. Как назло, есть захотелось ужасно. И я еще раз, в сердцах обругав Мишку про себя последними словами, ринулся в дом, обшаривая на ходу все закоулки, где ранее были Мишкины припасы. На мое счастье еды было достаточно. Холодильник был набит полностью, и из погреба сладко попахивало фирменной Мишкиной наливкой, которую он каждый год делал из черноплодки и вишни.

– Запаслив, чертов Медведь, – уже более благодушно прошамкал я, прожевывая огромный кусок колбасы, – вот только где тебя носит? Учти, я ведь тебе готовить не буду. Стоять у плиты – не мое хобби, и уж прости, если я нанесу непоправимый урон твоим запасам, пока ты где-то носишься с какой-нибудь очередной девахой, которых у тебя пруд пруди.

Я растянулся на плетеном кресле-качалке, налил себе в стакан вишневки и закрыл глаза в полном блаженстве. Солнце клонилось к закату, и с веранды открывался чудесный вид на синеющий вдали лес и пурпурное, покрытое легкой дымкой небо. Мне стало чертовски хорошо и легко. Я то приоткрывал глаза, то закрывал их, ловя чудесные мгновения уходящего за горизонт солнца. Было тихо и безветренно. Казалось, опустившаяся тишина застила мне уши, и я, чтобы стряхнуть с себя навалившуюся лень и сонливость, решил пойти искупаться на озеро, которое было совсем неподалеку.

«Если Медведь приедет, он увидит, что я уже здесь и, наверняка, поймет, куда я пошел, – подумал я. – Вечернее купание – это просто наслаждение, которое не может сравниться с купанием дневным. Вода теплая, мягкая, как парное молоко, и даже бархатная. Солнце уже не печет и не жжет кожу, а нежно разливается по поверхности воды и течет по твоему телу, как золотой поток, оставляя на нем легкий бронзовый налет. А потом… потом наступает тихая, приятная расслабленность и ленивое умиротворение, несущее тебя по волнам дремы».

Если бы Мишка мог прочитать мои мысли, он, наверняка, сказал бы, что я впал в сентиментальность. Что поделать, это у меня есть. Но мне нисколько это не мешает жить. Даже наоборот, быть сухарем куда хуже! Мне только жаль, что Мишка не завел собаку. С ней было бы веселее, а так приходится развлекать себя самому. Я закрыл калитку на щеколду, и бодро, помахивая полотенцем, направился к озеру. Ничто не предвещало того, что случилось буквально через полчаса и что явилось для меня загадкой и злоключением одновременно…

Берега озера были крутые и обрывистые. По их краям росли березки, и мы с Мишкой любили устроиться в их тени, а потом прыгать в воду прямо с обрыва под громкие улюлюканья друг друга. Озерцо было глубокое, и сразу от берега вода наливалась холодной чернотой омута. Иногда озерные волны подмывали их края, и тогда внезапно часть берега вместе с деревцами рушилась прямо в воду и уходила куда-то вниз за считанные секунды. Но мы плавали хорошо и только посмеивались над некоторыми странными рассказами очевидцев, которые приписывали озеру всякие небылицы. Когда-то здесь была деревенька, но теперь многие поразъехались и вместо нее остались небольшие избушки, стоящие друг от друга довольно далеко. Да и в тех доживали последние годы старожилы, которым перевалило за восемьдесят и более. Так что помешать нашим развлечениям было просто некому.