– Принесите мне проект брачного контракта мистера Ричарда, – сказал он вошедшему рослому клерку, и тот через минуту вернулся с требуемым документом.

– Итак, Дик, – начал мистер Парамор, – насколько я понимаю, за невестой не значится никакого приданого. Почему?

– Я отказался от него, – ответил Шелтон, невольно смутившись.

Губы мистера Парамора дрогнули в легкой усмешке; он придвинул к себе бумагу, взял синий карандаш и, сжав руку Шелтона повыше локтя, принялся читать контракт пункт за пунктом. Шелтон, едва успевавший следить за быстрыми объяснениями старика, с облегчением вздохнул, когда тот внезапно остановился.

– Если ты умрешь и она снова выйдет замуж, – сказал мистер Парамор, – она лишается права пользоваться доходом с твоего капитала, понятно?

– Вот как? – сказал Шелтон. – Одну минуту, дядя Тед!

Мистер Парамор умолк и стал ждать, покусывая карандаш; на лице его промелькнула улыбка, которую он тут же тактично подавил. Теперь уже Шелтон принялся ходить по комнате.

«Если она снова выйдет замуж», – повторил он про себя.

Мистер Парамор, страстный рыболов, следил за племянником, словно тот был рыбой, которую он только что вытащил на берег.

– Это обычное условие, – заметил он.

Шелтон сделал еще один круг по комнате.

«Она лишается права… – думал он. – Да, конечно».

Это единственный способ удержать при себе жену даже после своей смерти. Да, конечно!

Мистер Парамор не сводил проницательных глаз с лица племянника. И взгляд его, казалось, говорил: «Ну, дурачок, в чем же дело?»

Да, конечно! Почему она должна пользоваться его деньгами, вторично выйдя замуж? Она лишится их. Какая утешительная мысль! Шелтон вернулся к столу и еще раз внимательно перечел соответствующий пункт контракта: ему хотелось подойти к этому вопросу чисто по-деловому и скрыть то, что в действительности занимало его ум.

– Если я умру и она снова выйдет замуж, – повторил он вслух, – она лишается права пользоваться доходом с моего капитала.

Может ли существовать более мудрое законоположение для человека, страстно влюбленного?

Дядюшка наконец отвел от него взгляд: чувство сострадания побудило его отвернуться, чтобы не видеть последних судорог пойманной рыбы.

– Я не хочу привязывать ее к себе, – внезапно заявил Шелтон.

Легкая усмешка приподняла уголки губ мистера Парамора.

– Ты хочешь вычеркнуть этот пункт? – спросил он.

Кровь бросилась в лицо Шелтону: он почувствовал, что дядя уличил его в излишней сентиментальности.

– Д-да, – с запинкой произнес он.

– В самом деле?

– Конечно!

Ответ прозвучал несколько угрюмо.

Карандаш дядюшки опустился на обреченный параграф, и мистер Парамор вновь принялся за чтение проекта, но Шелтон уже не мог следить за содержанием: его слишком занимали мысли о том, что именно так позабавило мистера Парамора, и чтобы понять, в чем дело, он не отрываясь смотрел на старика. Грубоватые, но приятные черты лица; быстрые, но не суетливые движения; волосы не прямые и не вьющиеся, не короткие и не длинные; печальные глаза и улыбающийся рот; костюм не поношенный и не щеголеватый; ловкие красивые руки, а главное – размеренное скольжение по бумаге синего карандаша – все создавало впечатление полной гармонии между головой и сердцем, чувством и разумом, теорией и жизненной практикой.

– «…на время замужества», – прочел мистер Парамор и снова остановился. – Ты, конечно, понимаешь, что, если вы не уживетесь и разъедетесь, она по-прежнему будет пользоваться твоими деньгами.

Если они не уживутся!.. Шелтон улыбнулся. Но мистер Парамор не улыбался, и Шелтон снова почувствовал, что столкнулся с чем-то внешне мягким, но непреклонным. И он с раздражением заметил: