Минут десять она продолжала в том же духе, а лед у нее под ногами становился все тоньше. Наконец Скейн достал карманные часы.

– Мы близимся к завершению. Госпожа Арилоу, я покину вас на некоторое время, мне нужно проверить, не пришло ли письмо, но к моему возвращению у вас должен быть готов ответ.

Хатин дождалась, пока инспектор встанет, но лишь когда он сел обратно, догадалась, что Скейн покинул Лабиринт своим разумом. Конечно же, он раньше отсылал зрение – проверить, нет ли письма, и, вероятно, оно еще не пришло. Неужели послание настолько важное, раз инспектор сбегает вот так, прямо во время проверки? Впрочем, не все ли равно? У Хатин появилось время.

Выждав минуту, – инспектор так и сидел неподвижно – Хатин поднялась на ноги. Надо было убедиться, что Эйвен нашли. Неведение убивало. В то же время Хатин втайне, невзирая на угрызения совести, надеялась, что Эйвен, быстрая, как барракуда, сумела-таки побороть течение и подобраться к лодке Прокса. Если ее отыскать, появится надежда успешно закончить проверку.

Хатин вытянула одну из кожаных тесемок на запястье сестры и привязала ее к ближайшему каменному столбику, чтобы Арилоу никуда не ушла. Затем выскользнула из Лабиринта.

У кромки моря она застала нескольких сельчан, отправленных на поиски. Уже по их лицам она догадалась, что об Эйвен нет никаких известий.

– Мы будем продолжать поиски, – заверили Ха-тин. – А пока… возвращайся и делай все, что в твоих силах.

Затененные камни под ногами и руками Хатин отдавали неприветливым холодом, когда она подумала, что Эйвен погибла по ее вине.

Хатин представила, как холодеет взгляд мамы Говри, вообразила, как стоит перед всей деревней, охваченная горечью поражения… Почувствовала, как смысл ее существования утекает, подобно дождевой воде, в темный желоб.

Когда она вернулась к Арилоу и инспектору, небо уже приобрело металлический оттенок, а снующий в трещинах и маленьких отверстиях Лабиринта ветер свистел оркестром флейт.

Скейн по-прежнему сидел неподвижно, лицо его оставалось безмятежным. «Вернулся» ли он? Заметил ли ее отсутствие? Он никак не выдал того, что заметил возвращение Хатин. Похоже, еще витал где-то отдельно от тела.

Арилоу, напротив, забеспокоилась. Сохраняя тот же отстраненно-восторженный взгляд, она почти освободилась. То и дело подергивала головой, словно птичка, плавно хватая воздух пальцами-коготками. Еще она чуть слышно бормотала что-то, и Хатин, приблизившись, поняла: сестра вдруг заговорила, повторяя одно и то же слово.

Неужели? Неужели свершилось чудо? Арилоу смотрела на море, примерно в ту сторону, где качался на волнах в лодке Прокс.

– Кайетемин… – Кажется, это она повторяла. Ха-тин еще некоторое время прислушивалась к бормотанию Арилоу, но так ничего не уразумела. А вдруг это и есть то слово, которое шепчет Прокс, только исковерканное вялыми устами Арилоу? Оставалось молиться, что так и есть. Время Хатин вышло.

– Кажется, я знаю, что это за слово, – Хатин сама поразилась спокойствию и чистоте своего голоса.

Взор Скейна был устремлен в какое-то свое небо. Прошло несколько мгновений, и Хатин заключила, что ее просто не слышат, что разум Скейна по-прежнему далеко. Она осторожно коснулась его руки.

В следующую секунду мир сделал беззвучный вдох, и по небу прокатились пушечные ядра грома. Сверху обрушилась воздушная толща, и тут же посыпались дождевые капли, похожие на мелкую дробину, взрывающую пыль.

Хатин отдернула руку и принялась щипать себя за пальцы и ладонь, чтобы избавиться от впившихся в кожу иголок и булавок. Невидимые рыжие муравьи устремились вверх по руке. Кожа инспектора была холодна, а грудь его больше не вздымалась и не опадала. Скейн, которому всю жизнь было неуютно в собственном теле, наконец оставил его навсегда.