– Да иду я! – проворчала Дишелл.

Она стояла на заднем дворе, недалеко от загона, и придерживала шланг. Вода, журча, билась о деревянные стенки бочки, под тяжестью которой уже прогнулась платформа. Дишелл наблюдала за разлетающимися брызгами и едва сдерживала злость. Хотелось кому-нибудь врезать! Не потому, что ей снова выпало поить скотину, Дишелл принимала любую работу, ведь труд приближает выплату Долга. Нет, она злилась, что Художник доверил операцию этому идиоту Стене – безмозглому кретину, который даже формулы синтеза не различает!

Два месяца планирования! Два месяца тщательной подготовки! И что теперь? Она всё сделала правильно: запрыгнула в поезд на втором повороте, пробралась в кабину локомотива и приготовилась остановить грёбаную колымагу. Она ждала сигнала. Вот только эти придурки попросту не сумели вовремя добраться к третьему повороту, а в одиночку Дишелл состав бы не разгрузила. Пришлось ехать в город, тайком спрыгивать с поезда и возвращаться домой.

Она раздраженно сплюнула на платформу. Слюна зелёной пеной запузырилась на металлической поверхности, а потом растеклась, оставляя бесцветную кляксу.

Клякса. Именно такое прозвище Дишелл выбрала, когда Фитиль предложил ей стать кем-то большим. Да, ей вряд ли удастся переписать сценарий, который им уготовили коротыши, однако Дишелл намеревалась подпортить несколько страничек.

Она выключила воду, упёрлась в поручни и навалилась всем телом. Конструкция нехотя двинулась к загону, шланг выскочил из бочки, взметнулся и упал, безжизненно застыв на земле. Тяжеленная платформа еле плелась, но Дишелл толкала, проклиная Фитиля, Стену и этот грёбаный, ничем не завершившийся, день.

Она добиралась домой по солнцепёку, хорошо хоть Механик ждал в условленном месте – подвёз до соседнего поселения, а дальше доехала на попутке. Не спала целые сутки, вымоталась и еле стояла на ногах. Ради чего? Чтобы Стена облажался? И почему Фитиль не отвечает на звонки? Сопротивление, называется!

Из дома донеслись голоса, Дишелл прислушалась. Это племянники проснулись и повторяли домашнее задание, готовясь к школе.

Кто мохнатый, как тулорк,

И цвета не различает?

Видит только в темноте.

Ну, конечно, госковчанин!

Кто высокий, с острым слухом,

С кожей тёмною и гладкой?

Если ты ответил «донт»,

Значит, справился с загадкой.

Пела в основном Килли́шш, Фя́гюш путался и не угадывал рифму.

Не умеет дёрнуть ухом,

Розовеет от стыда

То землянин, несомненно,

Отгадали без труда.

Ну а кто всегда пунцовый,

Как закат или рассвет?

Очень на землян похожий.

«Ирбужец» – сомнений нет.

Вместо «ирбужец» Фягюш пропел «биралтянин». Вот обормот! Доиграется, тётушка заставит в одиночку перебирать друсу. Песенка оборвалась и послышалось негромкое бормотание, видимо, Киллишш объясняла Фягушу разницу между ирбужцем и биралтянином.

А Дишелл тем временем толкала платформу к загону. Завидев её, тулорки оживились: взрослые застучали копытами, просовывая длинные беззубые морды между прутьями ограды; малыши суетились у их ног, посвистывая и бодаясь безрогими лбами.

– У биралтян ушки свисают, как у нас, только у них они длинные, почти до плеч! – голос Киллишш звучал уже с дороги.

Племянники пошли в школу, а остальная родня давно уже разбрелась по делам: тётя с отцом – на завод, Фли́шша – в больницу, Закшо́р – сдавать сырьё на синтез. Дишелл тоже бы с удовольствием трудилась, но ей не позволяли брать частые смены. Слишком молода, только закончила школу, а потому должна уступать работу донтам постарше, тем, кому важнее выплатить Долг. Но Дишелл не умела сидеть без дела, она нашла достойное занятие – собиралась вернуть Справедливость в поселения донтов.