– Не жилец, – роняет Уголь Медведя, не глядя в лица родителей Стаса.

Шаман уходит. Не прощается. Это значит, что он скоро вернется. Шаман всегда приходит, если кто-то умирает.

Редкие проблески сознания…

Редкие…

– Как он?

– Плохо, Лизонька, плохо. Опять Угме приходил. Посмотрел на Соколенка нашего, языком цокнул и…

– Ничего не сказал?

– Если бы, Лизонька, если бы…

– Я боюсь, тетя Светлая Ночь!

– Не бойся, Лизонька. На все воля Махэо.

Было это давным-давно.

Молодой, но опытный охотник отправился в междутропье за дикими яблоками – и повстречал оленя. А в те времена олени разговаривали не хуже людей. И вот охотник остановил оленя и поинтересовался, куда тот направляется.

Олень ответил, что он просто вышел поохотиться на людей, и спросил, не видел ли юноша где-нибудь поблизости человека, лучше бы упитанного. У оленя было плохое зрение, он не признал в охотнике человека.

«Видел, – ответил юноша. – Вон там пасется очень даже пухленький человечишка».

Обрадовался олень и поскакал искать толстяка. Охотник же насобирал целый мешок диких яблок и весь измазался глиной, вывалялся в листьях и в хвое, чтобы олень не узнал его. Взвалил охотник свой мешок на спину и отправился к дому така. И тут на него напал олень и вцепился зубами в мешок, спутав с сочным мясом вдоль хребта.

Изрядно глотнув кислющих яблок, олень долго плевался. С тех пор олени не охотятся на людей. Им не нравится человечина. Невкусная она[22]…

Стас все не может понять: кто он в этой истории – глупый, но сильный олень или слабый и потому умный охотник?

Редкие проблески…

Редкие…

Очнулся Старый Сокол, моргает, светло ему и хорошо.

Просто хорошо. Потому что светло! Надоело бродить во мраке, слушать голоса родных.

Вот только слабость не отпустила еще: руки свинцовые, не поднимаются. Да повязки, пропитанные кровью, немного смущают. А так отлично все. Разве что сонная муха села на плечо, задумчивая такая, осенняя. Согнать бы, но вместо костей свинец. А запахи какие вкусные, это мама готовит!

Уже приготовила. А тут как раз и руки отпустило.

Каша из маиса и копченых угрей – любимое блюдо Стаса. Алюминиевой ложкой он выбрал последние кусочки рыбы.

– Наелся, сынок?

– Нет. – Быстрее задвигались челюсти. – Добавки бы…

Мама поставила перед Соколом миску супа на бизоньих ребрах.

– Наелся? – улыбнулась Светлая Ночь, когда миска опустела.

– Нет.

Корочка жареной куропатки захрустела на зубах. Запил Стас чаем из мяты и чабреца.

– Ну ты и обжора! – Смеясь, мама трясла седыми косами, на шее ее позвякивали новые бусы, раньше таких вроде не было.

Хорошо. Просто хорошо.

– Мама, а где Лиза? Я слышал ее. Она приходила, да, мама? Навещала? Что со мной случилось, мама?

Светлая Ночь помрачнела:

– Сынок, ты под чемодан попал. Ты и Снулый Карп. Его насмерть, а ты… Тебя почти, сынок, почти насмерть.

– Почти не считается! – Стас рассмеялся. – А Лиза, мама? Как она? Где?

– Сынок… – Светлая Ночь сделала вид, что не услышала вопроса, засуетилась у буржуйки. – Сынок, ты хочешь еще чая? Хорошая мята и чабрец душистый, чаек сладкий, с медком. Папа наш сказал: «Для выздоравливающего». Для тебя, сынок.

У нее плохо получалось делать вид.

– Мать! – У Старого Сокола возникло предчувствие чего-то страшного, непоправимого. – Где Лиза? Что случилось?!

Упала кружка, брызнул кипяток на лодыжки сплошь в узлах вен. Светлая Ночь спрятала лицо в пятнистый от жира фартук. Плечи ее подрагивали, она плакала.

– Больно, мама? Обожглась, да? Смазать надо, перевязать, пока на коже волдыри не вспухли.

– Погоди, сынок, послушай…

И она рассказала ему всё – обстоятельно, с подробностями.