Армия Рипена теснила противника в долине. За перевалом – Главная крепость раджасов – Крекс, осажденная третьей армией. За Крексом дорога в проклятые земли Харанда. А точнее – конец пути, ибо в аду не живут.

И вот какой-то странный объект в горах. На что им надеяться в этом гнезде? Я со своими математическими мозгами не мог допустить, то, что допускали предводители восставших – Ни один военачальник не пойдет верхней дорогой! Нижний рукав хоть и длиннее и уже – но ровнее и не так крут. Конечно, армия растянется на сутки и даже больше, но она меньше устанет.

А я пошел!

Парламентеры мои не вернулись. Из-за крепостной стены вылетел мешок с головами. Кроме них там был кусок козьей шкуры с безграмотной надписью: «Вы вси умрети нивернаи сабаки!».

Я отдал приказ «К атаке!». Орудия расположились полукругом и тремя рядами. Я обстреливал эту крепость день – двенадцать часов, в надежде, что найдется хоть одна трезвая голова, которая спустит боевое знамя и поднимет сигнал о сдаче.

Полдня они огрызались. Их снаряды не долетали даже до первой линии моих батарей. От ударов тяжелых орудий дрожала земля. К вечеру я дал команду прекратить. Серик, изучавший в университете язык и культуру народа Асахи, возбужденно уговаривал отпустить его на переговоры. Меня мучили сомнения. Я собирался послать предложение о сдаче в том же мешке, в котором получил головы моих солдат, а Серик уже летел к воротам крепости.

Лошадь вернулась меньше чем через час, волоча за собой его труп.

С этого момента бомбардировка крепости не прекращалась трое суток. И уже когда от ее стен и фортов осталась лишь гора дробленого камня, командиры орудий и вся прислуга пошли на приступ.

Мне конечно, хотелось отомстить за Серика… Я ждал, что уцелевшие защитники крепости выйдут в рукопашную… но не вышел никто. Мы принялись разбирать завалы, складывая трупы перед крепостью на лугу. Из взрослых мы насчитали семьдесят четыре старика и пятьдесят старух, семьсот женских трупов, остальные были мальчишки и девчонки не старше тринадцати-четырнадцати лет. Мы нашли уцелевших десятилетних девочек и мальчиков с малышами и младенцами в подвалах, куда добрались к исходу третьих суток. Я этого не видел. Меня связали и положили в обозе, отобрав при этом все оружие.

В тот день я плакал первый раз в жизни. Я проклинал себя и войну и Асахайских фанатиков… Друзья-офицеры напоили меня вусмерть… трупы сожгли по нэреитскому обряду, детей обозом отправили в комиссию по перемещенным лицам. Помню, отрезвев немного, я стоял, глядя на повозки с детьми… одна девочка из старших подбежала ко мне, плюнула и что-то гневно кричала, проклиная.

Добравшись до 3-й армии, я подал отчет, следом рапорт об отставке. Меня рвало при одном воспоминании о бойне, которую сам же устроил.

Предводители раджасов Асахи, узнав о гибели «горного гнезда» покончили с собой. Война закончилась за два дня, после моего прибытия в расположении армии.

Торжествовали недолго. Нашлись обиженные. Они всегда появляются, когда заканчивается война. Они берут на себя право судить. Воевать их нет – но вот потом решать, кто прав, а кто нет, это они всегда готовы!

Народу асахи запрещено селиться и создавать места компактного проживания. Им запрещено также отправлять религиозные обряды противоречащие законам республики. Однако, желая, видимо, сгладить вину перед малым народом, меня судили. Как военного преступника. Приговор прозвучал странно: «За невыполнение приказа, самовольное вступление в боевые действия без приказа руководства, использование имущества армии Рипена в личных целях: лишить майора Эленкорта званий и орденов, как опозорившего честь офицера и изгнать из страны». Странно, ведь я к тому моменту уже два года был в отставке, но находился под домашним арестом. Приговор принял с равнодушием. Учитывая, что никаких репрессий и задержаний ко мне не применили, наоборот – остракизм, я уехал в Лиду, куда меня пригласила сестра, и там довольно долго занимался строительством плотин на реках.