– Садитесь, – пригласил девочек Адам. Его правая бровь украшал пирсинг – ряд колечек, по которым его, собственно, только и можно было отличить от Скотта. – Прокатимся.

– Нам надо в школу, – буркнула Джилл, обращаясь скорее к Эйми, чем к близнецам.

– Да бог с ней, – сказал Скотт. – Поехали потусуемся у нас дома, весело будет.

– Какие развлечения? – полюбопытствовала Эйми.

– Пинг-понг.

– И викодин[17], – добавил Адам.

– Заманчиво. – Эйми, улыбаясь, глянула на Джилл с надеждой во взгляде. – Что скажешь?

– Даже не знаю. – Джилл почувствовала, как ее лицо заливает краска смущения. – Я в последнее время и так много уроков пропустила.

– Я тоже, – сказала Эйми. – Еще один день ничего не изменит.

В ее словах был смысл. Джилл глянула на близнецов. Те кивали в унисон ритму песни «Солдат Буффало»[18], словно подбадривали ее, чтобы она, наконец, осмелилась.

– Даже не знаю, – повторила она.

Эйми театрально вздохнула, но Джилл будто к земле приросла. Она и сама не понимала, что ее удерживает. Контрольная по химии уже шла полным ходом. На остальных занятиях тоже ничего хорошего ее не ожидало.

– Дело твое. – Не сводя взгляда с Джилл, Эйми открыла дверцу машины и села на заднее сиденье. – Едешь?

– Все нормально, – сказала ей Джилл. – Поезжайте.

– Точно не поедешь? – спросил Скотт, когда Эйми захлопнула дверцу. Казалось, он искренне расстроен.

Джилл кивнула, и стекло окна со стороны Скотта с жужжанием поползло вверх, постепенно скрывая его красивое лицо. «Приус» еще пару секунд постоял на месте. Джилл тоже не двигалась, глядя на тонированное стекло, и ею вдруг овладело острое сожаление.

– Подождите! – крикнула она.

И чуть не оглохла от собственного почти отчаянного крика. Однако ее, по-видимому, не услышали: машина рванула вперед – как раз в тот момент, когда она хотела схватиться за ручку дверцы, – и бесшумно покатила по улице.

Марихуана еще не выветрилась из головы, когда Джилл добралась до школы, но весело ей не было и она не пребывала в эйфории, превращавшей почти каждое их утро с Эйми в какое-то идиотское приключение. То они воображали себя шпионками, то хохотали по поводу и без, даже над тем, что не было забавно, тогда они и вовсе заходились смехом. Сегодняшний приход ощущался как тягостное уныние, как необычно плохое настроение.

Согласно правилам, ей полагалось отметиться в канцелярии, но это было одно из правил, которого больше никто не придерживался, – пережиток того времени, когда был порядок и большинство соблюдало законы. Джилл успела проучиться в старшей школе пять недель, когда случилось Внезапное исчезновение, но она до сих пор живо помнила, как тогда было: учителя серьезные, требовательные; ученики сосредоточенные, целеустремленные, энергичные. Почти каждый занимался музыкой или спортом. Никто не курил в туалете; за поцелуй в коридоре запросто можно было схлопотать наказание. Люди ходили быстрее – по крайней мере, так ей помнилось, – и, казалось, всегда точно знали, куда идут.

Джилл открыла свой шкафчик и схватила «Наш городок»[19], книгу, которую она еще даже не начала читать, хотя на литературе его обсуждали уже три недели. До конца второго урока оставалось десять минут, и она с удовольствием просто плюхнулась бы на пол прямо у шкафчика и пролистала хотя бы первые несколько страниц, но знала, что не сумеет сосредоточиться: напротив нее сидел Джетт Ористальо, «бродячий певец» мейплтонской школы, и, бренча на гитаре, уже в тысячный раз исполнял «Пламя и дождь»[20]. От этой песни ее в дрожь бросало.

Она подумала было укрыться в библиотеке, но до начала третьего урока времени оставалось мало, она не успела бы толком почитать, и Джилл решила, что сразу поднимется наверх, в класс английского языка и литературы. По пути она сделала небольшой крюк, чтобы украдкой заглянуть в кабинет мистера Скандариана, где ее одноклассники заканчивали писать контрольную по химии.