«Что же это? – уже в который раз задал себе всё тот же вопрос Василий Семёнович. – Теперь я так и буду мучиться, пока не разберусь до конца во всей этой невероятной истории. Знаю я свой несчастный характер. Не будет мне теперь покоя, пока не пойму: кто же это всё-таки сидел на кончике моей папиросы?»

– Никогда больше не пойду во двор! – Катя топнула ногой. – Хочешь, я сейчас дам честное слово, что никогда не пойду во двор? Ну, хочешь, хочешь?

– Нет, нет, не хочу, – поспешно сказала мама, – и вообще, давать честное слово по пустякам, куда это годится?

– Да, тебе с папой все пустяки, – с горьким укором сказала Катя. – Я вот недавно палец порезала прямо до кости, а папа говорит «пустяки».

– Может быть, не до кости?.. – осторожно заметила мама.

– Не видала, а говоришь. – Губы у Кати задрожали, на глаза набежали слёзы.

– Опять Васька дразнился? – догадалась мама.

– Рыжая, конопатая, нос лопатою, – проворчала Катя, угрюмо отвернувшись.

– Вот я поговорю с его бабушкой!

– Ты что? – Катя резко повернулась к маме. – Хочешь, чтобы меня дразнили: «Ябеда, корябеда, турецкий барабан. Кто на нём играет? Катька-таракан». Или: «Ябеда-доносчица, курица-извозчица» Этого хочешь, да?

– Ну, тогда сами разбирайтесь. Что я могу?.. – беспомощно развела руками мама.

Но тут мама посмотрела на часы и стала уже другой мамой. Это была мама, опаздывающая на работу.

На маму как-то сам собой наделся строгий синий костюм, прыгнула в руки сумочка.

Мама поставила перед Катей тарелку с манной кашей, где круглым жёлтым глазком плавал кусок подтаявшего масла.

– Съешь кашу и гулять, гулять, – распорядилась мама. Наскоро поцеловала Катю в ухо. Дверь за ней резко захлопнулась.

– Вот дам честное слово, что не пойду гулять, тогда всё, права не имеете… – проворчала Катя.

Катя подпёрла щёки кулаками и задумалась. Ей было о чём подумать. Дело в том, что под самое утро ей приснился удивительный сон. Она даже засомневалась, может, это и не сон вовсе. Но оказалось, всё-таки сон. Что-то тёплое приятно щекотало ей то нос, то щёку, то лоб. При этом чей-то тоненький голосок восхищённо приговаривал:

– Девятьсот девяносто восемь… Какая кругленькая… девятьсот девяносто девять… А эта, нет, вы только посмотрите до чего золотая… Тысяча… Тысяча и ещё одна… А вот в эту я просто влюбился!..

Катя лежала зажмурившись. Открывать глаза не стоило. Известное дело: проснёшься, и всё.

А голосок, не уставая, всё считал и считал: тысяча двести пять, тысяча двести шесть…

– О-о! – послышался восторженный стон. – Эта на звёздочку похожа! Ну, просто редкость! В музей надо такую. В музей для веснушек.

Тут Катя, как ни крепилась, всё же не выдержала, повернула голову и открыла глаза. И, конечно, всё испортила. Голосок тут же смолк. Сон кончился. «Как бы сделать, чтобы ещё такой сон приснился?» – подумала Катя.

– Тону! Спасите! Помогите! – вдруг кто-то отчаянно закричал совсем близко, совсем рядом с Катей. Катя вскочила, испуганно огляделась.

– Тону! Засасывает! Тащи меня из этого болота! – опять раздался тот же голос. Голос был тонкий, пронзительный и почему-то знакомый. Катя быстро посмотрела во все стороны, заглянула под стол, задрала голову кверху. Нет, потолок и люстра, конечно, и не думали тонуть.

– Да тут я! Здесь! – надрывался голосишко. – Куда ты смотришь? Ниже. Ещё ниже. Глупая девчонка! Смотри на стол! Смотри в тарелку! В кашу гляди!

И тут Катя увидела, что из манной каши торчит маленькая круглая головка и две тонкие руки с отчаянно растопыренными пальцами. Катя от изумления застыла на месте. Крепко зажмурилась, снова открыла глаза. Нет, человечек не исчез.