– Уверен, ты его самая любимая женщина. Не тот ли это Гаврила, что работает в гараже у Василия? И почему ты такая грустная?

– Он самый. Только беда у нас, забрали батюшку в полицию, за драку. Ко мне два пьяных ФББшника приставали, а он заступился, теперь они в больнице, а он в отделении. Из камеры его уже неделю не выпускают, денег требуют. А папа ни в чем не виноват, помогите мне, пожалуйста!

Девушка тихо заплакала. А я невольно залюбовался ее неповторимой красотой, как почувствовал в заднем месте укол ревности. Точнее укол длинных рогов Карины, тем самым дающих мне понять, что она очень недовольна моим поведением.

– Опять на красивых баб засматриваешься, старый кобелина! Уже и пипки лишился, а все туда же – продолжаешь!

Все присутствующие, кроме меня застыли в немой сцене, непонимающе глядя друг на друга. А я на заднице пополз по мостовой, чтобы приятным холодком унять боль от уколов.

Я ведь еще не рассказывал, почему ушел с охраны? Так вот... Ко мне неожиданно загорелись чувствами все наши молодые красавицы из торгового центра. Постоянно пристают, тискают, провожают до дома, прохода не дают. Занервировали супругу до такой степени, что она от ревности жестко поставила условия – покинуть это гнездо разврата, или «вали на все четыре стороны – старый кобель!» Типа, для нее уже старый, и она найдет себе тоже молодого. Я, конечно, скрепя сердцем поддался на ее слабенькую попытку вызвать у меня чувство ревности, и уволился из ЧОПа. Там кстати, тоже почему-то воспылали ко мне теплыми чувствами, утверждая, что я был лучший их сотрудник за всю историю существования охранной структуры. Обещали даже зарплату поднять, но Кора была непокобелима… непоколебима, и пригрозилась переехать в другой город. Короче, вернемся к нашим баранам… козлам… героям.

Людмила растерянно посмотрела, переводя взгляд то на Волхва, то на казака с Митричем и Лукерьей, пытаясь разгадать, кто кому это произнес. Потом, она все же посчитав, что из них старее всех выглядит Волхв, гневно сделала замечание простоватому Митричу, способному по ее мнению быть грубияном.

– Да как тебе не стыдно подобное баять о святом человеке?

– Но я не…. – попытался оправдаться парень, придавленный к стене двумя большими аргументами четвертого размера.

– Да еще выставлять напоказ его недостатки, говоря об этом в присутствии посторонних, особенно женщин! Может, этот достойный дедушка лишился ее в бою?

– Но я ничего в бою не лиша… – Волхв тоже попробовал вставить реплику, но отвлекся, уклоняясь от пролетевшего над головой при развороте девушки коромысла с ведром.

– Ой, как грубо и не красиво ты поступил. Немедленно перед ним извинись.

– Простите меня. Святой старче, я не хотел Вас обидеть! – покрасневший здоровяк склонил голову, понимая, что от него не отстанут, в свою очередь, тоже уворачиваясь от оглобли вертлявой девицы в узком пространстве.

– Простите его, он по глупости сказал, и не переживайте так! Пипка это, конечно, важная вещь во взаимоотношении с девушками, но не главная в жизни, Вас все уважают за мудрость и заботу о нас. Ни одна женщина не подумает ничего плохого, когда узнает от меня, каким недугом вы страдаете. Все будут только сочувствовать и жалеть, – неожиданно заступилась за обидчика сама же сердобольная девица.

Лукерья от удивления открыла рот и для приличия отвесила тяжелый подзатыльник своему орясине.

– «Каринушка, дурочка ты моя ревнивая! Что ты натворила, теперь все подумают, что Волхв кастрат! Нет! Не открывай рот без разрешения! Да успокойся ты, я все равно только тебя одну люблю!» – быстро проблеял я, в очередной раз уворачиваясь от рогов жены.