Старуха, с хрустом распрямив плечи и выпрямившись во весь рост, прошлась по квартире. Странно, но даже не прихрамывала. В ванной комнате Петровна на пару минут задержалась перед зеркалом, хотя вот уже пять лет, как избегала смотреть на свое отражение – одно расстройство. Морщины вроде даже расправились, чуть подтянулась обвисшая кожа на шее. В глазах появился задорный огонек.

– Просто выспалась по-человечески, – объяснила необычное превращение пенсионерка и двинулась на кухню сооружать завтрак.

Обычно она обходилась запаренными овсяными хлопьями и стаканом сладкого чая. Теперь же проснулся аппетит, даже сгрызла три овсяных печенья, застыла перед раскрытым холодильником.

«Колбаски бы сырокопченой, – подумала старуха и плотоядно причмокнула языком. – Нет. Лучше мяса. Много-много жареного мяса, на косточке, с кровью…»

Спустя минут пятнадцать отражение Петровны преломилось в витрине огромного супермаркета. Старуха помедлила, разглядывая колбасную витрину, достала кошелек, пересчитала мелкие купюры, тяжело вздохнула. Спустя минуту она решительно прошла в автоматически раздвигающуюся дверь, влилась в поток покупателей.

Теперь спокойная и обычно вежливая пенсионерка смотрелась весьма странно. Морщинистое лицо выглядело напряженным, губы были поджаты, в выцветших голубоватых глазах мерцали едва различимые звериные огоньки. Движения, еще недавно плавные, по-старушечьи размеренные и осторожные, были резкими и брутальными. От Петровны исходили явные флюиды беспричинной и все возрастающей агрессии. Бесцеремонно распихивая покупателей грохочущей хозяйственной тележкой, она целенаправленно двигалась против людского потока, норовя специально кого-нибудь задеть. От нее шарахались, но сделать замечание пожилой женщине никто не решался.

Раньше Петровна лишь в дни получения пенсии обращала внимание на мясной отдел. В другое время его для нее не существовало. Обычно покупала там двух мороженых куриц. Придя домой, педантично расчленяла тушки бройлеров на части, паковала в пакетики и засовывала в морозилку. Этих порций ей хватало на месяц. Варила бульон, вареным мясом заправляла каши и картошку. В остальные же дни дальше молочного и хлебного отдела в торговый зал не продвигалась. Сегодня же словно черт вселился в старуху. Она катила перед собой большую громыхающую тележку, смотрела на ценники и злобно комментировала.

– Пусть сами попробуют на мою пенсию выжить. Уроды. Для кого только все это повыставляли. «Молодые калифорнийские осьминоги», – прочитала она ценник. – Тьфу, пауки какие-то, – бросила себе пару мороженых лососей Петровна и уже без сомнений завладела стопкой шпротов.

Любимый молочный отдел теперь не заинтересовал старушку, она проскочила его на полной скорости. Ее призывно манил кроваво-красным – мясной. За стеклянной перегородкой работал рубщик. Ритмично вздымалось и опускалось блестящее лезвие топора, хрустели кости, во все стороны летели бордовые ошметки мяса и сгустки крови. Свиная туша с каждым ударом уменьшалась в размерах. Целое неотвратимо распадалось на куски. И уже ничто не могло его вернуть в прежнее состояние. Рубщик ловко насадил на крюк свиную голову. То, что, возможно, еще вчера радовалось жизни, смотрело теперь на мир пустыми осмоленными газовой горелкой глазницами.

Бабушка смотрела на работу рубщика немигающим завороженным взором. Холодная сталь, безжалостно перерубающая мясо, кости и сухожилия, невольно приковывала взгляд. Чвакающие звуки расчленяемой плоти пробуждали странные мысли и желания, которые старуха еще до конца не осознала. Кровоточащие куски свинины, висящие на гигантских крюках, заставляли ее невольно сглатывать слюну.