И мы с детства отучаем себя думать и переучиваем на то, что принято в этом мире. Для нас в том возрасте это тоже задача выживания, как научиться сдерживать исследовательский порыв и заставить себя жить чужим умом. Мы решаем ее и становимся успешными… но бездумными.

Я не шучу и не перегибаю палку. Если вспомните детей и даже зверей, то увидите, что изначально нам свойственно исследовать, думать и решать те задачи, которые жизнь ставит на нашем пути, как задачи выживания. Вспомните и то, как в итоге этих исследований мы портили вещи, а нам объясняли, иногда мягко, а иногда и очень болезненно: прежде чем соваться со своим умом, спрашивать надо!

Вы даже вспомните или узнаете выражения вроде:

– Я думал…

– Нечего тебе думать! Кто тебе велел думать?! Кто ты такой, чтобы думать?! Думать за тебя умные люди будут! Ты должен не думать, а делать то, что тебе говорят те, кому думать полагается!

Они действенны даже когда мы взрослые, потому что в ответ рождается злое решение: ну и думайте сами, а я буду тупым исполнителем и так вам отомщу. Вы еще пожалеете! Это состояние тем хорошо, что оно приходит на памяти, и часто даже болезненной, и мы можем легко раскрыть его содержание.

В итоге такого решения мы начинаем изображать тупых, считая, что где-то внутри мы гораздо умней, чем изображаем. Мы всего лишь играем в тупого исполнителя, всего лишь набираем выражения вроде: нам думать не полагается, мы людишки маленькие! Но в итоге это состояние становится образом жизни. А когда оно оказывается спасительным, то мы еще начинаем чувствовать в нем силу, будто живем в бронежилете. И тогда воздействие решения не думать сказывается на всей жизни.

Но важнее этого то, что, вспоминая подобные решения, мы можем понять, что было с нами в детстве. Там тоже принимались такие же решения. Пусть они звучали несколько иначе, вроде: надо всегда спрашиваться! Или: прежде чем что-то взять или что-то сделать, надо спросить разрешения! Или: надо быть похитрее, и если можно спросить готовый ответ, нечего самому гробиться!

Но при этом они точно так же сдерживали творческий порыв разума и заставляли вести себя определенным, предписанным обществом способом. Так мы становились удобными и управляемыми. И это значит, что наше общественное устройство не нуждается не просто в тех, кто умеет думать, а в самом разуме!

Но все же, может ли способ задавать вопросы ради ответов быть одним из устройств разума?

Как кажется, может. Вот я стою перед задачей, которую не в силах сразу решить. К примеру, что-нибудь техническое, вроде неработающего прибора. Я пытаюсь его изучить, осматриваю, ощупываю, кручу в руках, жму осторожно различные кнопки, трясу. Таким образом я пытаюсь понять, что у него внутри и как он устроен.

Как я это пытаюсь понять? Я пытаюсь представить, то есть создать некий образ, складывающийся из множества образов, полученных во время моего обследования. Представив, то есть сложив перед внутренним взором образ устройства, я смогу сделать предположение о том, как же он работает, и окажу нужное воздействие, чтобы эта работа началась.

Значит, в своем представлении я создам образ возможного действия и образ предполагаемых последствий. Пока я еще не вышел за рамки того, как думать представляя. Но выйду, потому что, глядя на это устройство, я скоро начну рассуждать, а потом и воображать, достраивая те его части, которые не смог рассмотреть, но которые бы объяснили мне, почему же он все-таки не работает.

А потом я сдамся и пойду спрашивать знающего человека. И запущу прибор.