В этом состоянии «обалдёжного отдыха» девушку обнаружил Герман. У него давно уже был ключ от квартиры и исключительное право являться в любое время. Первым делом он поднял Шуру с пола, отнёс на стоявшее недалеко канапе, укрыл аляповатым – в красную и синюю клетку – пледом. Девушка, скорее всего, даже не почувствовала перемещения в пространстве, но тело, ощутив знакомые углубления не раз испробованного ею лежбища, сразу успокоилось, вытянулось. Через секунду Шурочка умиротворённо посапывала, словно грудной младенец в любимой крошечной колыбельке.

Герман подошёл к портрету. Долго смотрел, не мигая, не шевелясь, затаив дыхание. Хотя до завершения работы было ой как далеко, но основные черты уже прописались. Бывают такие люди, про которых при самом мимолётном взгляде можно с определённостью сказать, что он из королевской семьи. То же являла собой фигура портрета. На холсте вырисовывался вовсе не схематический иконный образ – он был довольно реален, притягивал взгляд и странным делом завораживал, словно удав гипнотизировал кролика перед завтраком.

На Германа смотрел мужчина, резкие черты лица которого отнюдь не отталкивали, а наоборот привлекали случайно взглянувшего на изображённого здесь князя нашего несовершенного мира. Присмотревшись к портрету, хотелось поговорить с ним, как с живым, и пожаловаться на какие-то случающиеся неурядицы, которых каждому хватает в этой жизни.

Герман протянул к портрету обе руки, едва не касаясь холста пальцами. Вдруг мгновенная молния проскочила от портрета к его пальцам. Даже послышался характерный треск электрического разряда. Запахло озоном. Удовлетворённо кивнув, Агеев отправился на кухню готовить завтрак для своей рабочей лошадки, которая всё ещё мирно посапывала под красно-синим пледом.

Несколько месяцев напряжённой работы настолько вымотали Шуру, что она решила бросить это грязное дело или просто отложить на потом, благо, что Агеев отчёта за проделанную работу никогда не требовал. Однако просто забросить не законченную работу не получилось. Портрет звал, приказывал, заставлял, и девушка снова бралась за кисть.

В такие минуты ей становилось страшно, потому что во время работы у художницы вошло в моду разговаривать с портретом, как с живым. Потом налетал ужас! Очень уж смахивает это состояние на синдром Кандинского – Клерамбо, от которого недалеко и до «психушки». Действительно, пора к психиатру. В самый раз.

Но с другой стороны, изображённый на портрете, чуть-чуть смахивающий выражением глаз на Германа Агеева, не простой человек. Это ведь повелитель, может быть, даже ангел. Им дана сила смущать души человеческие, а кто как не Герман делает это профессионально и красиво?!

Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Но неутихающее стремление к работе помогло добраться до конца сказки. Портрет был практически закончен, но об этом не знал даже Герман. Шуре надо было одной пообщаться со своей работой, чтобы понять – что же всё-таки родилось на свет Божий из-под кисти художника?

Шурочка зажгла сильный «Юпитер», который хранился у неё специально для освещения робот. С холста смотрел на девушку вовсе не урод с рогами, не страшилище из ночного кошмара, каким принято было до сих пор изображать дьявола или любого инфернального ангела. Человек на портрете, вернее аггел, имел довольно правильные черты, и чуть заметная улыбка приглашала просто поболтать. Настоящий римский патриций. Но при взгляде в его глаза становилось жутко: образ сразу же выдвигался из рамы, приближался, и уже нельзя было с уверенностью сказать: изображение ли это, либо восковая фигура, сбежавшая из музея мадам Тюссо?