То есть, необходимость взять на воспитание двух маленьких девочек, у которых больше никого в мире нет, расстроила его сильнее, чем известие о смерти родной дочери. Отказаться он вроде как не мог, люди не поймут. Ему всегда было очень важно, что скажут люди. Но и брать детей на воспитание ему отчаянно не хотелось. Пройдет не меньше двух лет, прежде чем он сумеет выставить их вон!

Пока он метался по советчикам, просчитывая, что можно сделать, проблема решилась сама собой. Девочки пропали. Судя по тому, что ему сообщили, сбежали куда-то из временной приемной семьи. Отец для приличия обругал американцев, сделав вид, что он страшно расстроен. Но в глубине души, думаю, он испытал облегчение, хотя не признался бы в этом никому, даже себе.

Это не избавило его от всех неприятных обязанностей: с телом Тани нужно было что-то делать. И вот тут ему хватило наглости втянуть в эту историю меня.

– Понимаешь, Ио, детка, я не могу – я болею…

Он действительно болел, это видно. Обычно-то он розовощекий и бодренький, а тут побледнел, глаза красные, носом шмыгает постоянно… Вот только это не пневмония, о которой он заливал мне в самом начале. Это самая обычная осенняя простуда, максимум – грипп. И это уж точно не повод, чтобы бросить свою родную дочь в такой момент!

Но папенька видел мир иначе, всегда. Сейчас он напоминал мне школьника, который засовывает градусник в батарею, чтобы мама позволила ему не ходить в школу. Совсем уж отказаться от Тани он не мог – все то же «что люди скажут» мешало. Поэтому он создавал себе уважительную причину, чтобы не ехать за ней. А чтобы изобразить заботливого отца, разделил ответственность со мной, хотя не имел на это никакого права. Вроде как он не сразу сдался, он еще подергался, пытаясь найти способ вернуть дочурку на родную землю, которая для нее ничего не значила.

Думаю, он был готов к тому, что не втянет меня в это. С чего бы мне соглашаться? Таня всегда была для меня лишь именем. Слова «старшая сестра» в моем мире так и не обрели истинный смысл – это к вопросам о кровном родстве. Она же вообще могла не знать обо мне, последний раз папенька предпринимал жалкую попытку написать ей задолго до моего рождения. Она мне – никто, ее дочки – тоже, общая кровь вообще ничего не значит!

Или все-таки значит?

Сначала я отреагировала предсказуемо: обругала папеньку словами, которые были преуменьшением его истинной сути, и бросила трубку. Я готовилась забыть, я дала себе на это право, но забыть почему-то не могла. Мне казалось, что неизвестная мне старшая сестра зовет меня из могилы, словно прощения просит. И ее дочери… Каково им там сейчас? Судя по тем скудным данным, что сообщили папеньке, у них больше никого нет. Совсем одни – сразу после смерти матери! Да еще и сбежали… Что они чувствуют сейчас? Что будет, если никто так и не придет за ними?

Папенька так точно не придет. Я уже чувствовала: он готов был сослаться на врачей, якобы пророчащих ему пневмонию, и позволить закопать Таню там, где ее нашли. Что же до его внучек… Он мог их принять, если их найдут. Если не найдут… Такова судьба! Фаталистом быть очень удобно.

Так и получилось, что, нравится мне это или нет, все теперь зависело от меня.

– Я оплачу дорогу, – убеждал меня папенька, почувствовав слабину. – И твой перелет, и доставку… Тани. Я все оплачу!

Это он мог. Умение вертеться и приспосабливаться далеко его завело, сейчас он очень хорошо зарабатывал. Возможно, где-то здесь и кроется секрет того, что его жене двадцать девять лет, но мое какое дело?