– Такое случается часто? – ухмыльнулся Давид.
– Тихо ты, – одёрнула девушка. – А то, учитывая твоё еврейское имя, получишь обрезание… языка!
– Языка?!
– Тихо, я сказала!..
Парочка, стараясь не шуметь, пробралась в комнату девушки. Закрыв за собой дверь и включив настольную лампу, она облегчённо вздохнула, будто тонкие стены комнаты были непреодолимой преградой для остального не совсем дружелюбного мира. А в комнате и диван-кровать, и письменный стол, и небольшой шкаф – были настолько знакомы, что, казалось, не дадут свою хозяйку никому в обиду.
– Только предупреждаю, – девушка обернулась к Давиду. – Веди себя прилично…
Может быть, парень послушался бы увещеваний подружки, но на сей раз она оказалась так близко, а в девичьих глазах плясал такой огонь желания, что гость не сдержался и поцеловал девушку. Она почти сразу ответила на поцелуй, обняла его и сама принялась целовать давно понравившегося парня. Надо ли говорить, мужчины даже не предполагают, что они никогда не участвуют в выборе. Выбирает только женщина, и только женщина решает: разрешить ли мужчине познакомиться с ней или послать в Америку картошку копать.
Утром Давид проснулся от того, что хлопнула входная дверь квартиры. Видимо, хозяева благополучно ретировались по своим делам. Новая знакомая Давида мирно дремала у него на плече и на губах девушки играла необыкновенная счастливая улыбка, будто она мечтала о такой вот ночи всю сознательную жизнь.
– Но имя своё так мне и не назвала, – вздохнул Давид и закрыл глаза.
Глава 3
Августовская прохлада наиболее сильная этим летом окутала Петербург. С моря дул постоянный колючий бриз, разгоняя ещё сохранившиеся в городе клочки теплоты и остужая отвыкшую от холода землю. Правда, ожидалось ещё бабье лето, но кто его знает, что пошлёт Бог в сентябре? Где-то далеко на Васильевском завыла собака, будто прощалась с умирающим хозяином и спешила всех оповестить о своём несчастье.
До императорского дворца тоскливый вой ещё не добрался, но здесь и своих сует хватало. Четверть часа назад по опочивальне императора прокатился сдавленный крик. Фёдор Кузьмич, прикорнувший в соседнем кабинете, тут же кинулся в покои императора и застал того сидящим на постели и растирающего горло правой ладонью.
– Что случилось, Ваше Величество? – осведомился камергер. – Никак опять кошмарные виденья одолели?
– Если бы, – прохрипел царь. – Со мною в который раз уже такая казуистика происходит.
– А что привиделось?
– Всё тот же сон, Фёдор Кузьмич, – император безнадёжно махнул рукой. – Всё тот же. Наказание Господне! It`s ridiculous![16]
– Сквозь строй? – уточнил камергер.
– Сквозь строй, – подтвердил император и вдобавок кивнул головой. – Только в этот раз сквозь строй меня тащил не Струменский, а мой батюшка, Царство ему Небесное. Вся спина болит. Что там, посмотри, Фёдор Кузьмич.
Царь скинул с себя ночную сорочку и повернулся спиной к камергеру. Тот коротко охнул и принялся мелко креститься, будто увидал что-то страшное.
– Что там? – нетерпеливо спросил император.
– Там, Ваше Величество, там…
– Ну, говори же! Я приказываю!
– Там, – снова начал мямлить камергер. – Там следы от шпицрутенов!..
– Что?! Ты в своём уме?! – вскричал император.
– Точно так, Ваше Величество. A complete misunderstanding.[17]
Фёдор Кузьмич взял с ночного столика триклиний с горевшими свечами и показал царю на круглое зеркало венецианского стекла:
– Пожалуйте сюда, Ваше Величество.
Александр Благословенный поднялся и подошёл к зеркалу. Он долго осматривал свою спину, насколько ему было видно, потом вернулся к постели, накинул на себя атласный халат и упал в кресло.