— Ублюдок, — зарычав в бешенстве, Камилла надвигается на него, готовая растерзать и уничтожить его.

Удары кулаков девушки сыплются на Адэма. Он хватает её за запястья и отводит ей руки за спину.

— Сволочь, я убью тебя! Будь ты проклят! — кричит она.

— В чем дело, Камилла? Я всего лишь открыл глаза твоему отцу на твою бл*дскую сущность, — забыв о присутствии мужчины, зло цедит Адэм.

— Что происходит с вами? С каких пор вы сыплете друг на друга такие слова? — с ужасом спрашивает Мураз.

Но они словно не слышат его, продолжая бой взглядов и слов. Пока не раздается глухой стук. Будто очнувшись, они видят, как мужчина без сознания лежит на земле, и бросаются к нему.

— Папа! — испуганно кричит Камилла.

— Дядя Мураз! — вторит ей Адэм.

Мужчина лежит с широко раскрытыми глазами, пытаясь что-то сказать. Но в следующую секунду замирает, его веки закрываются, а тело обмякает.

— Папа! Папа! — Камилла пытается привести мужчину в чувства, она трясёт его. — Папа, ты меня пугаешь.

Адэм берет руку мужчины, пытается нащупать пульс. Рыскает по его запястью своими пальцами снова и снова. Подняв веки, заглядывает в зрачки мужчины и приходит в ужас, видя, что жизнь в них замерла и оборвалась. Его сердце сжимается от боли, но мозг все ещё отказывается принять действительность. Руки обессилено опускаются, на лбу выступает пот, глаза жжет, крик отчаяния застревает в груди.

— Адэм, что с папой? Что с ним? — кричит ему Камилла со слезами на глазах. — Что с ним? Почему он не слышит меня? Папа, приди в себя, пожалуйста! — отчаянно продолжает она. — Папа, вставай! Адэм, сделай же что-нибудь!

Её отчаянный голос эхом отдаётся в голове. В ушах начинает звенеть. «Боже, как я скажу ей такое? Как скажу, что её отца больше нет?» — эта мысль, словно кислота разъедает мозг Адэма и уничтожает душу.

8. Глава 8

Протянув руку, я открываю старые железные двери. Морщусь от скрипучего, нарушающего тишину вокруг шума, что они издают. Январский ветер пронизывает моё тело, заставляя плотнее запахнуть пальто и укутаться в палантин. Сумерки только начинают рассеиваться, и холод, присущий горной местности, щиплет лицо. Я решительно шагаю вперед. Сосредоточенно смотрю под ноги, чтобы не угодить в грязь, образовавшуюся после вчерашнего дождя, или чего хуже — в коровий помёт.

— Не тревожь покойников в такое раннее время, — раздается голос из сарая, мимо которого я прохожу.

Останавливаюсь, оборачиваюсь и встречаюсь с осуждающим взглядом своей бабушки. Удивляюсь, эта старушка, вообще, спит когда-нибудь? Сейчас нет ещё пяти часов утра, а она уже на ногах. Бабушка — женщина хрупкого телосложения и невысокого роста, держит в руках полное ведро зерна. Я захожу в помещение и двигаюсь к ней, решая помочь. В нос ударяет запах животных. Задерживаю дыхание, стараюсь перебороть тошноту. Но старушка останавливает меня движением руки, отворачивается и высыпает зерно в кормушку для скота.

— Люди в деревне поговаривают, что ты сумасшедшая, — ворчливо начинает она. — Бродишь по кладбищу, сидишь там часами, ни дня не знаешь, ни ночи.

Она окидывает меня взглядом через плечо, и я читаю в её маленьких глазах, повидавших много всего в жизни, жалость. Её лицо становится печальнее.

— Мураза не воротишь, совсем разум потеряла ты. Возвращайся домой, девочка, не место тебе тут.

Я вздыхаю. Ну вот, снова она гонит меня. Все наши разговоры начинаются и заканчиваются одинаково.

— Нани, мы уже говорили об этом, — шагая назад, отвечаю ей.

Не желая продолжать перепалку с бабушкой, разворачиваюсь и покидаю сарай. Как только свежий воздух достигает ноздрей, жадно втягиваю его в себя.