Крис молча покачал головой. Трубка тоже умолкла.

Негритенок поправил оплывший на свечах воск, и они угасли.

Ветер переменился. Теплый, влажный, он тащил с юга морось, слякоть и запах оттаявшей древесной коры. Показались грязевые прорехи, блестящие под светом фонарей, как антрацит. Такси мигало желтым огоньком.

– Далеко? – спросил таксист, вытирая лицо меховой вымокшей шапкой.

Крис ответил.

– Надо же, – уважительно сказал таксист. – Мемориал успею посмотреть?

– Успеешь, – ответил Крис. – Там рядом.

– Жалко, не лето. – Машина дернулась и поползла. – Летом там красиво.

– Что поделаешь. – Крис опустил глаза. В пальцах у него застыла маленькая фигурка. Попробовать разломить – разольется ложечка теплой крови. Вполне себе живой крови. А вот ее владелец считает, что он уже заколочен в деревянный ящик и обернут пленкой, чтобы не подтекала мерзкая жидкость на плечи недобровольных носильщиков.

Крис еще раз перебрал в памяти все известные ему своды правил. Получалось, что ошибка произошла не только в его системе, но и в системе этого констриктора, Кайдо, и скорее всего, где-то есть еще проводник, который сейчас сидит, схватившись руками за голову, и не знает, что делать с Игорьком, застрявшим на границе Запределья.

Всем прорехам прореха… И все же, как это могло случиться?

– …рассматривается вопрос о проведении эвтаназии младенцам-носителям генетических заболеваний, а также страдающим от врожденных заболеваний. Такие меры, считает главный врач страны, будут вскоре признаны гуманными по отношению к родителям и детям и позволят улучшить генофонд.

Таксист невозмутимо крутил руль. Его радионовости явно не волновали, зато Крис подался вперед.

– Это местное радио?

– Да, – равнодушно сказал таксист. – Чего только люди не придумают… Я сколько лет уже в этой шкуре, а до сих пор привыкнуть не могу.

– Это на людей не похоже, – ответил Крис. – Это… что-то странное.

– Да что, – так же спокойно ответил таксист. – Было же уже. Улучшали породу. До сих пор в костях распутаться не могут – где чей дядюшка, где чья бабушка. Или вот еще, раньше баб жгли на кострах пачками. Красивая – ведьма. Разделась – ведьма, оделась – ведьма. По-моему, тоже странновато.

Об улучшении породы Крис предпочел промолчать. Активисты, удравшие из засыпающего вечным сном города, пытались было среди людей навести свои порядки и занять прежние позиции. Активистов пришлось вылавливать и ограничивать, но страшное колесо уже было запущено и прошлось по Европе огнем и мечом. Крис в этих делах не участвовал – он ушел куда раньше, устроился скромно, вершителем себя больше не считал и, пожалуй, исчез из памяти даже тех, кто раньше пил с ним круговую чашу. Инквизиция к деятельности вершителей не относилась. Люди придумали ее сами, и сами же ужасались по сей день.

С тех пор прошло много времени. Их сознание изменилось.

– Не повставали бы мертвые из могил, – мрачно сказал Крис. – Всех назад не запихнешь.

Таксист хмыкнул:

– Такой большой, а в сказки веришь.

Под машиной серой гладью разлилась лента реки. Загрохотал мост. Крис обернулся. Мегаполис давно пропал, растаял в утренней холодной дымке. В салоне пахло бензином и шерстью. Водитель строго смотрел на дорогу, радио умолкло, и только раз всхлипнуло, когда мимо пронеслась треугольная стела с названием города. Справа от нее в бледных клочьях тумана плавало кладбище, но Крис не остановил машину. Его цель была дальше, в одном из плохо освещенных подвалов, которые подростки именуют теплаками, подвалах с обернутыми в рванину трубами, вентилями, неровными грязными полами и журчанием канализаций.