– Вы проделали хорошую работу. Благодарю и надеюсь на дальнейшую помощь и сотрудничество, – продолжил гость, прохаживаясь по широкому залу сыскного ведомства, аккурат от стола Путилина к захламленному месту Юрьевского.

Кучи пустых бланков и ежемесячных отчётов уже которую неделю ждали заполнения. Особое место на столе Льва Георгиевича занимала коробка с вещественными доказательствами, которые были уже не нужны, но всё руки не доходили их выбросить. Все эти завалы надо было бы перебрать, но у следователя никогда не было времени, да и желания заниматься этой волокитой. А коробку он раз в неделю оставлял на полу рядом с мусорной корзиной в надежде, что Зоя Захаровна – их уборщица, сметёт неугодный мусор на свалку. Но Зоя была работницей ведомства уже около 20 лет (побольше некоторых следователей) и прекрасна знала, что вещественные доказательства следует описать, запротоколировать и расфасовать по архиву в соответствии с делами.

Поверх всего этого валялись списки гостей Бала Белозерских и записка, переданная княжне.

Стол Путилина напротив был девственно чист. Молодому следователю еще не доверяли заполнение канцелярок.

Лев Георгиевич проводит холёную фигуру статского советника глазами и на похвалу отреагировал нестандартно: насторожился еще сильнее, даже нос у него немного вытянулся в опасении быть обманутым или введённым в заблуждение.

– Конечно, Виктор Евгеньевич, обращайтесь, – лебезил Модест Аристархович, поднося гостю стакан с чаем. – Все материалы у Льва Георгиевича на столе.

Статский советник кончиком трости поправил покосившуюся башню из документов с левого локтя Юрьевского и от чая отказался. Он опёрся на трость обеими руками и несколько раз хлопнул веками. То ли всматриваясь в следователя, то ли наоборот, не веря глазам.

– И что же никаких честолюбивых планов? – застыл в ожидании ответа.

Юрьевский сдержанно кивнул. Ему не в первый раз приходилось отбиваться от воронья вопросов о своем титуле и местоположении. Статус князя обязывал его находится в ранге не менее “тайного советника” или полковника. Может быть у него и был шанс дослужиться до этих должностей, но вспыльчивость, резкость, патологическая непереносимость казнокрадов, взяточников и бюрократии сделали из Юрьевского человека абсолютно непригодного к карьерному росту.

Лев Георгиевич катился в званиях исключительно вниз. Потому как не мог держать себя в руках и ежеминутно совершал какую-то дурость как, например: “выдать начальнику подзатыльник за взятку” или “покинуть самолично академию магических сил в самый разгар обучения”.

По этому поводу у следователя было несколько серьёзных разговоров с матерью. Но Лев Георгиевич раз за разом отказывался от протекций и даже ругался, стоило упомянуть родственные связи, пока родительница не махнула на сына рукой, отправляя в свободное бесславное плавание.

– Мне нравится работать в отделе, а должности выше считаю скучными и слишком удалёнными от реального действия, – раздражённо прошипел Юрьевский, не в силах сдержать характер. Явился тут в первый же день, как доложили о том что жертва – великая княжна. А до этого всё равно всем было.

Гнедой замахал руками на своего подчинённого.

Рейнбот даже позы не сменил, лишь чуть наклонился вперед, игнорируя негатив Юрьевского:

– Считаете себя единственно умным? Вы один работаете, все халтурят. Один о стране печётесь? А все ленивые?

– Только Государь ещё пашет, – надменно кивнул следователь.

– И вы, Лев Георгиевич, – Рейнбот усмехнулся, тонкие усы слегка изогнулись, а трость стукнула по деревянному полу. Гость снова принялся расхаживать по кабинету. – Указанием губернатора столицы, дело о гибели её сиятельства княгини Марии Белозерской теперь расследую я. С вашей стороны ожидается любое сотрудничество, о котором будет запрошено. Вопросы есть?