Сначала он потерял деда, а вскоре руки.

Тот день не предвещал беды. Костя со своей девушкой поехал кататься на катере по Волге. Речная прогулка с заездом на пляж с белоснежным песком была организована фирмой, где она работала. На судне, кроме них, было еще двенадцать человек. Погода – дивная, настроение тоже. Все выпивали, но умеренно, пиво и вино. Ели бургеры с картошкой фри. На пляже играли в волейбол и бадминтон, купались. Время пролетело быстро. Никто не желал возвращаться, но пришлось. Когда стали отъезжать, все принялись кормить чаек остатками бургеров. Куски хлеба доставались самым крупным и наглым, как это обычно и бывает. А Косте хотелось накормить чахленького птенца, что упорно несся за лодкой, но не мог урвать ни кусочка. Чтобы тому достался самый лакомый, парень перегнулся через борт и резко выбросил руку. В это время катер подкинуло на волне, Костя потерял равновесие и вывалился за борт.

Он помнил крики: чаек и людей. Они слились в единую какофонию. И то, как ушел под воду. Еще адскую боль, что разорвала его тело. Она отключила сознание.

Включилось оно через трое суток. Костя открыл глаза и не понял, почему видит не небо над Волгой, а отделанный дешевыми панелями потолок. До этого он ненадолго выныривал из небытия, но не понимал, что не сон, а реальность…

И вот он с ней столкнулся!

– Где мои руки? – сначала просипел, а затем надрывно прокричал Костя.

И повторил этот вопрос еще раз двадцать, пока не прибежал медработник и не сделал ему укол успокоительного.

Он снова уснул, но теперь погрузился не в небытие, а в кошмар. В нем он вновь и вновь открывал глаза и видел себя без верхних конечностей.

…Костю выписали через три недели. Зайдя в квартиру, он лег на диван, который тогда стоял у стены, и приготовился умирать. Медленно, но не мучительно. Ему выписали лекарства, и он пил их, а также воду, но ничего не ел. Надеялся, что старуха с косой заберет его, обессиленного, к концу лета. Он родился первого сентября и умереть собирался примерно в это же время. Девушка его бросила, когда он еще лежал в больнице. Точнее, она исчезла из его жизни. Не сразу, но все же растворилась, как дымка. С Оксаной же в тот период Костя не общался – она категорически не нравилась его пассии. Та не понимала их дружбы, ревновала, и понятливая Окси избавила Костю от своего общества. Она знать не знала, что с ним случилось, иначе бы примчалась и сидела у его кровати все свободное время. Поэтому Костя ей тоже не звонил. Теперь он избавлял ее от своего общества.

Он пил таблетки и воду. Спал. Плакал. Смерть за ним не приходила, но кто-то постоянно стучался в дверь. Костя понимал, что это не она, и не открывал. Потом оказалось, из соцзащиты являлись, хотели помочь, хотя он не писал никаких заявлений и не вставал на учет. Кто-то из добрых докторов или соседей подсуетился.

Костя не открывал, но его не оставляли в покое. Инспектор вызвал участкового, тот вскрыл дверь. Хозяина квартиры нашли живым, но истощенным и плохо соображающим. Вызвали «Скорую», его увезли в больницу, поставили капельницу и начали насильно кормить.

Домой он вернулся через пять дней. За это время окреп физически, но желания жить так и не обрел, поэтому решил убить себя быстро. Таблетками травануться – не вариант: он пробовал, его вытошнило. Повеситься? Вены вскрыть? Рук нет. Захлебнуться в ванне (культей он мог поворачивать кран, а ногой затыкать слив) – но смерть под водой после падения с катера казалась ему страшной. И тогда Костя выбросился из окна. Смог протиснуться в вертикальную форточку, что на лето не закрывалась, и сиганул вниз.