Если тебе хватит храбрости подняться на тридцать футов, там растут действительно сочные фрукты. Они сохраняются для тех, у кого есть храбрость. Но оттуда падение почти гарантировано. С этим ничего нельзя сделать, это не в твоих руках. Небольшой ветер… Ты можешь оказаться внизу очень быстро; целая ветка отламывается от дерева, и прежде чем ты что-нибудь можешь сделать, ты уже на земле.

Но моя мать никогда не могла понять мою идею. Я пытался ей объяснить:

– Это очень просто. Если ты не зашила мне рубашку, это просто значит, что разрыв свежий; это случилось только что. Но если рубашка зашита – это, несомненно, показывает, что дыра не свежая; ты вышел из дому в зашитой рубашке. Она выделяется больше, а я не хочу, чтобы меня считали бедным.

Она говорила:

– Я не могу понять, что у тебя за ум, потому что все остальные в доме… когда у кого-то рвется рубашка или отрываются пуговицы, они приходят ко мне и говорят: «Мне нужно идти – сначала зашей дыру». Ты единственный… Я сама прихожу к тебе, и все же ты не хочешь, чтобы дыра была зашита.

– Нет, дело не в том, зашита ли дыра. Если хочешь, дай мне другую рубашку, я согласен. Зашитую рубашку я не буду носить. Если она останется незашитой, я буду носить ее целый год; нет никаких проблем, потому что дыра всегда свежая. Я могу всегда сказать, что только что упал с дерева.

Вся история ума, в разных его ветвях, делала эту штопку – особенно в математике, потому что математика – это в чистом виде умственная игра. Есть математики, которые думают, что это не так, точно так же, как есть теологи, которые думают, что Бог – это реальность. Бог – это только идея. И если бы у лошадей были идеи, их Бог был бы лошадью. Можно сказать с полной уверенностью, что он не был бы человеком, потому что человек был так жесток к лошадям, что его они могут воспринять только как дьявола, не Бога. Но тогда у любого животного будет свое представление о Боге, точно так же, как свое представление о Боге у каждого человеческого существа.

Идеи становятся заменителями, когда жизнь таинственна, и ты находишь, что прореха не может быть заполнена реальностью. Ты заполняешь эти прорехи идеями; по крайней мере, ты чувствуешь удовлетворение от того, что жизнь понята.

Думал ли ты когда-нибудь о слове «понимать»? Оно означает то, что «стоит под тобой». Странно, что это слово мало-помалу приняло значение, далекое от первоначального, – все, что ты можешь заставить стоять под собой, под твоим большим пальцем, под твоей властью, под твоим каблуком; то, чему ты хозяин.

Люди пытались понять жизнь таким же образом, чтобы они могли бросить жизнь себе под ноги и объявить:

– Мы хозяева. Теперь нет ничего такого, чего мы не понимаем.

Но это невозможно. Что бы ты ни делал, жизнь – это тайна, и она останется тайной.

Запредельное есть во всем. Мы окружены запредельным. Это запредельное есть Бог; в это запредельное нужно проникнуть. Оно внутри, оно снаружи; оно всегда здесь. И если ты забываешь о нем… как мы обычно делаем, потому что очень некомфортно, неудобно смотреть в запредельное. Так человек, заглядывая в бездну, начинает дрожать, ему становится плохо. Само осознание бездны заставляет тебя дрожать. Никто не смотрит в бездну; мы продолжаем смотреть в другие стороны, мы продолжаем избегать реального. Реальное подобно бездне, потому что реальное – это великая пустота. Это бесконечное небо без границ. Будда говорит: дурангама – быть доступным запредельному. Никогда не оставайся скованным границами, всегда нарушай границы. Создай границы, если они тебе нужны, но всегда помни, что должен из них выйти. Никогда не создавай тюрьму.