На расстановки она приходит второй раз. Первая расстановка была на ее родительскую семью. Отец клиентки ушел, когда ей был всего один годик. И мы воссоздали ту детскую травмирующую ситуацию и исцелили, по возможности, все, что поднялось в процессе работы на поверхность.
Папа сказал дочке, что всегда любил ее и любит. Что ушел он от ее мамы, а не от Маринки, и готов поддерживать ее как отец. Отец тепло благословил ее и мужа иметь детей.
Прошло полгода. Марина поделилась, что начала чувствовать себя более уверенной, целостной, у нее появились мысли заняться маникюрным дизайном. Но страх перед рождением ребенка остался. Абортов у ее отца с матерью не было. В семье ничего экстраординарного не случалось, куда идти, я не знала. Ситуация казалась тупиковой.
– Может, имеют значение аборты мамы от других мужчин? – неожиданно спросила Марина.
– Рассказывай, если знаешь, – попросила я.
– Мама делала аборт от очень любимого мужчины, когда мне было лет пять. Я это разведала после первой расстановки.
Я почувствовала легкий удар в солнечное сплетение – одну из подсказок моего тела о том, что мы на верном пути, хотя ребенок был абортирован уже после рождения Марины. Других вариантов у меня не было… Мы начали сессию.
Вначале я попросила поставить только заместителя абортированного ребенка, чтобы исследовать, есть ли в нем отголоски тех симптомов, о которых говорит клиентка.
Через некоторое время ребенок начал метаться по комнате. При этом он делал резкие глубокие выпады в противоположные углы и затравленно оглядывался. Его морозило.
– Что с тобой происходит, ты можешь это выдержать? – спросила я у парня, заместителя ребенка.
– Меня преследуют. Мне страшно. Я хочу спрятаться. Я хочу жить, – сказал он, и его унесло в сторону от меня новой волной энергии.
Я поставила сама Маринину маму и ее любимого мужчину, родителей ребенка. Марина этого сделать не могла, она тряслась так же, как ребенок. Заместитель ребенка кинулся к матери и спрятался у нее за спиной. Женщина, не оглядываясь, сзади обхватила его руками, прижала к себе и начала оседать, закатывая глаза. Я позволила следовать движениям тела, и они долго лежали, обнявшись, на полу. Мужчина сначала долго не хотел смотреть в их сторону, потом он стал на колени у их изголовья. Он гладил голову женщины и говорил:
– Это я вас убил, я виноват.
Потом посмотрел на ребенка, дотронулся до его плеча и сказал:
– Я так сожалею. Это моя ответственность и моя вина.
Близилась развязка и завершение. Но заместитель ребенка продолжал трястись, да и Марина тоже. Неожиданно парень вскочил на ноги и, глядя на отца, прошептал:
– Не только ты, папа, виноват. Они меня мучили. Они должны отвечать, – он смотрел в пространство перед собой, я в замешательстве смотрела на него. Кто это может быть?
Слово пришло из ниоткуда – «врачи».
Я поставила мужчину и женщину перед заместителем абортированного ребенка. И, придерживая его сзади, сказала:
– Это врачи.
Если бы я заранее предусмотрительно не взяла парня за плечо, он бы кинулся на них с кулаками. Злость, ненависть и бессилие клокотали в его горле:
– Это ваша ответственность. Вы не врачи, вы – садисты! Вам отвечать за это!
Отец и мать встали за ребенком, поддерживая его и друг друга, и каждый из них сказал врачам:
– Это и ваша ответственность.
И врачи склонились перед ними в поклоне, признавая свою вину.
Только тогда ребенок успокоился и задышал ровнее. Марина тоже пришла в себя и просияла. Она сама попросилась в расстановку и горячо обняла своего неродившегося брата: