– Большая зануда наш дежурный, а в общем-то, мужик ничего, жить можно, – сказал милиционер, будто оправдываясь.
Николаю стало совсем легко. Отношения с незнакомыми людьми складывались именно такими, к каким он привык – доброжелательными и снисходительными. Ему было немного жаль и самолюбивого дежурного, и этого простоватенького милиционера, он успел полюбить их краткой, необременительной любовью, которая растворится без следа, как только он сядет в поезд, махнет прощально рукой и станция исчезнет за деревьями…
Сунув руки в тесные карманы джинсов, распахнув куртку на широкой груди, подставив лицо под лучи закатного солнца, Николай пружинисто шагал по пыльной улочке поселка. «Все отлично, ребята, все прекрасно! – говорил он себе. – И плюньте в глаза человеку, которому взбредет в голову, будто со мной что-то случилось! Честно говорю – ничего!»
Когда поезд отходил от станции, Николай долго висел на поручнях, прощально улыбаясь новому знакомому, который настолько проникся расположением к нему, что даже снабдил на дорогу трешкой; Николай дал самую страшную клятву, которая только подвернулась на язык, что вышлет деньги в течение недели.
В вагон он вошел все с той же признательной и чуть печальной улыбкой, уверенный, что и здесь окажется среди людей, которые, конечно же, отнесутся к нему добродушно, оценив бесхитростность его души.
Дверь в одно купе оказалась открытой, и он увидел там ребят своего возраста. Расположившись вокруг громадного чемодана, они вяло перекидывались в картишки. Николай скромно остановился у двери, не переступая порога, а когда на него обратили внимание, улыбнулся и поздоровался негромко, как бы между прочим.
– Что, в кинга рубитесь? – спросил понимающе.
– В него самого, – ответил один из парней. – Присаживайся, четвертым будешь.
– А не разорите? – Николай шаловливо посмотрел на каждого.
– Ха! Часа за три полтинник, может, и продуешь… Или выиграешь! – Ребята засмеялись.
Через несколько минут Николай знал, как зовут его новых знакомых, какие шуточки у них в ходу, знал, что все едут до Москвы. Он сразу понял, что нравится ребятам, – в таких случаях чутье его не подводило.
– А ты из какого купе? – спросил рыжий парнишка, сидевший у окна, без всякой задней мысли спросил, позевывая и тасуя карты.
– Из соседнего вагона, – не задумываясь, ответил Николай. – У нас там скукотища – ужас! Старушка едет, покряхтывает, ребеночек на горшочке попукивает, мамаша чуть ли не постирушку затеяла… В общем, сами понимаете.
– Сурово, – улыбнулся рыжий.
– Дальше некуда! – воскликнул Николай и отметил про себя, что пиджаки ребят висят у самой двери, что толстяк, проиграв рублевку, вынул деньги из накладного, открытого, такого манящего кармана.
Игра выдыхалась – Николай почувствовал это раньше других. Ребята начали ходить бездумно, чаще поглядывая в окно, на полки, явно собираясь завалиться спать. Но Николаю нужно было продержаться в купе хотя бы час – только через час поезд подойдет к Харькову и простоит там не меньше десяти минут. Этого времени ему должно вполне хватить. И он решил взбодрить игру – сделал несколько ошибок, набрал кучу штрафных взяток, разыграл ужас, охвативший его, начал поминать долговую яму, в которую его неизбежно посадят, едва он сойдет с поезда. Ребята развеселились, игра пошла живее. Потом Николай перепутал масти, а заметив свою оплошность, затеял спор, предложил кон переиграть, ребята не соглашались, но в конце концов карты сдали снова.
– Ничего не случилось, ребята! Ничего! – приговаривал он, а попутчики принимали эти слова как обычные картежные шуточки, которым вовсе не обязательно иметь какой-то смысл.