Терентьев, шаркая по асфальту своими галошами, размеренно и неторопливо направился к павильону.

Павел повернул в обратную сторону, отошел метров на сто и решил подождать, понаблюдать, что будет.

Было тихо, и скоро он отчетливо услышал лязг, какой-то хруст, затем крики: «Сюда! Сюда!» А через минуту раздалась трель свистка.

Павел увидел, как две фигуры, сопровождаемые кучкой любопытных, пересекли улицу и скрылись за углом…

Куртис встретил Павла бранью. Он был взбешен и настолько не владел собой, что забыл услать Эмму.

– Где ты пропадал? – кричал он. – С вокзала он поехал к тебе. Почему ты не пришел в столовую?

– Какая столовая? – Павел простодушно поглядел на Куртиса. – С таким чучелом в центре показываться?

– Подумаешь, аристократ!

Павел тоже решил разозлиться:

– Если так, я вам скажу, маэстро, кое-что. Хотели, чтобы я с этим барахлом таскался по городу? Замарать меня хотели? И без того уже замарали! Хватит. Что вы ко мне прилипли? И не орите. На меня родной папа никогда не орал. Кажется, мы с вами распрощаемся. И боюсь, что навсегда.

Павел хорошо изучил натуру Куртиса. Старик был из тех, кто кипятится только до первого отпора, а наткнувшись на острое, моментально сникает. Так произошло и теперь. Куртис почувствовал себя усталым.

– Сядем, – сказал он. – Рассказывай.

Павел подробно описал все. Куртис слушал закусив губу, полуотвернувшись и глядя в пол.

– Будем надеяться, что все произошло так хорошо, как ты говоришь.

– Чего вам еще надо? – возмутился Павел. – Ваш приятель благополучно попал в руки милиции. Вы же этого хотели?

– Он мне никакой не приятель… У него что-нибудь осталось из вещей?

Павел молча достал часы на потертом черном креповом ремешке, протянул их Куртису. Но тот, поглядев на них, брать в руки не стал. Он смотрел на часы, как на жабу.

– Их надо выбросить. Так, чтоб никто не нашел. Слышишь? Непременно выброси. Пожадничаешь – жалеть будешь.

Павел усмехнулся.

– Это я лучше вас знаю. Я же не аристократ.

– Деньги отдал?

– Конечно, отдал, – не моргнув, соврал Павел. – Но вот куда он их спрятать успеет, трудно сказать.

– Отберут, наверно, – безразлично предположил Куртис, вставая. – Мне пора идти. Но я тебя еще раз прошу: выброси часы. А ремешок лучше сжечь.

Павел не вышел из комнаты в прихожую, чтобы проводить Куртиса, – это было впервые. Старик, надев пальто, заглянул в дверь, сказал:

– Не серчай. – Тон у него был примирительный. – Скоро погуляем. А насчет замарать – глупость.

– Поживем – увидим, – ответил Павел.

Контрразведчики думали, что Надежда не решится на убийство Воробьевой. Но, к их большому сожалению, он решился. И вот что произошло в Ленинграде, о чем не знали ни Павел, ни Надежда.

…Василий Терентьев, ничем не примечательный низенький человек лет сорока пяти, неторопливый, даже медлительный в движениях, одетый в длинное зимнее пальто грязно-синего цвета с черным барашковым воротником, в шапке-ушанке солдатского образца, в черных валенках с галошами, вышел на вокзальную площадь в толпе пассажиров, приехавших из Пскова в Ленинград, и остановился, чтобы осмотреться.

Шоферы стоявших чуть поодаль легковых автомашин торопливо, как родных, кинулись встречать приехавших, предлагая услуги. Это были не таксисты, а обыкновенные «леваки».

Ловкий разбитной парень в пыжиковой шапке и потертой кожаной тужурке издалека крикнул стоявшему с полуоткрытым ртом Терентьеву:

– Эй, валенки! Поедем, что ли?

Терентьев поманил его рукой в темной толстой шерстяной перчатке. Парень подошел вразвалочку.