— Ох, вот кто давно не был у доски... Василькова, выходите!

Настя Петрова радостно поерзала на стуле и издала пугающий утробный звук. Ей так натерпелось увидеть мои унижения, что она снова и снова повторяла под нос: «Вот сейчас! Сейчас!».

— Все будет хорошо, — шепнула на ухо Саша. — Ты умница.

— В любом случае, — реалистка Рита сочувственно пожала плечами, — пара длится не так долго, и когда-то это закончится. Всегда заканчивалось...

Поднявшись на дрожащих ногах, я одернула вниз юбку в клетку, расправила пуговки ставшей тесной в груди блузы.

— Пишите задачки, — спокойно произнес Шлефов, когда в моих руках оказался мел. — А теперь решайте.

В панике я не заметила, как справилась с упражнениями за доли минуты. Нервы сделали свое дело, и я даже не обратила внимание на один важный нюанс: это была просто текущая программа. А ведь обычно Шлефов валил меня на более сложных примерах, не предназначенных для моего профиля.

— Вот это да! — воскликнул профессор за моей спиной. От испуга я вздрогнула и отскочила в сторону. — Василькова, это же чудо: так быстро и такие сложные примеры. Ваши умственные способности выше всяких похвал!

— Эм… — я судорожно пыталась понять, где в его словах насмешка и издевательство. Но не находила, и это пугало еще больше. — Мне просто…

— Не скромничайте! — с улыбкой Шлефов вдруг повернулся к аудитории и указал руками на меня. — Смотрите, ребята, и учитесь! Умная прилежная студентка. Вам всем надо на нее ровняться! Пять и только пять. Тут даже не обсуждается.

С широко распахнутыми глазами я наблюдала за тем, как мужчина реально ставит в журнале ручкой высший бал. В аудитории стояла гробовая тишина. Все переглядывались.

— Знаете, Василькова, обычно я такого не делаю, слишком занят! Но стать куратором вашей научной работы буду очень рад. И сам договорюсь об этом с ректором Петром Семеновичем, — на полном серьезе завил он мне перед полной аудиторией. Я так челюсть на пол и уронила… Вместе с мелом. — Садитесь, Василькова. Больше вы меня сегодня поразить не сможете.

«Взаимно!», — подумала я и на ватных ногах поплелась обратно. Все еще не понимая: что это было? Зачем это представление?

— Простите, конечно… — ехидный голос Насти Петровой оживил аудиторию. — Но нам серьезно надо ровняться на… это… В чем ее гениальность, профессор Шлефов? В том, что у нее юбка, прости господи, еле пятую точку прикрывает? Или в том, что она умеет решать простенькие задачки для пятиклассников? Не понимаю!

Шлефов молча выслушал ее истерику, а после махнул рукой на доску:

— Правда простые? Что же, решите мне такие же. К доске, Петрова.

Настя полчаса пыжилась, мучилась, а Шлефов ее обратно за парту не отправлял. Ему словно нравилось смотреть на пунцовые щеки девушки и глупые, неверные расчеты.

— Нет, Настя… Семью на восемь не сорок один! Нет, Настя… В числе восемнадцать избавиться полностью от корня нельзя! Нет, Настя, нет! Девять умножить на ноль будет ноль, а не девять! Ты вообще в школу ходила или как? Это даже не высшая математика, а база!

Пока я удивлялась тому, каким образом Настя все эти годы числилась отличницей, и каким образом за три года Шлефов ни разу не вызвал ее к доске, в аудитории все шептались. Их мало волновали умственные способности дочки ректора.

— Что это было с Васильковой? — услышала я позади чье-то недоумение. — Почему Шлефов вдруг к ней так переменился? Что-то здесь не чисто!

Пара еще не подошла к концу, а поток уже поделился на две группы. Одни считали, что я сплю с преподом за оценки, и окрестили одним кратким словом — шлюха. А другие были уверены, что я дочь миллионера, который заплатил Шлефову огромные деньги за мое продвижение. Удивительно, но и эта группа в кличке далеко не продвинулась — шлюха.