Но он не жалуется. Существуют куда более мучительные болезни.

Просыпаясь ночью, Аксель скучает по Беттине. Кровать, на которой он привык видеть очертания ее тела, чувствовать тепло ее дыхания, теперь пуста. Какое счастье, что она не дожила до этой катастрофы, до того дня, когда Скугсо перешел в чужие руки.

В такое утро замок, должно быть, особенно красив.

Аксель Фогельшё представляет, что стоит прямо перед ним на лесной поляне. В песочного цвета каменных стенах XVII века, будто поднимающихся из тумана, больше жизни, чем в окружающей их природе.

В течение веков замок Скугсо достраивался и перестраивался по прихоти его предков. Медная крыша горит, даже когда небо затянуто низкими облаками. А старые бойницы и недавно обновленные решетчатые окна похожи на бесчисленные глаза. Аксель Фогельшё постоянно чувствует на себе их взгляд, они словно глядят на него из далекого исторического прошлого и сравнивают его с прежними владельцами замка. Рядом с ними современные окна кажутся слепыми. Им как будто не хватает чего-то, что давно утеряно.

Со своей воображаемой точки наблюдения Фогельшё не может видеть часовни, находящейся с другой стороны замка. Беттины там нет: она захотела, чтобы ее прах развеяли в лесу, в северной части их владений.

Иногда Аксель слышит голоса призраков. А может, это рыбы, плещущиеся в черной воде замкового рва, не дают покоя душам замурованных русских солдат?

Он смотрит на портрет графа Эрика Фогельшё. Разбойник времен Тридцатилетней войны[4], фаворит Густава II Адольфа[5] и жесточайший из его воинов. Говорят, в карательной операции после битвы при Лютцене он лично искалечил за день двадцать человек. «Я всегда чувствовал его кровь в своих жилах», – думает Аксель Фогельшё.

В молодости Аксель хотел податься в войска ООН, но ему запретил отец, полковник, сочувствовавший Германии, разъезжавший в тридцатые годы по Пруссии и заискивавший перед одетыми в черную форму союзниками. Вплоть до середины сороковых он верил в их победу.

А что теперь?

Граф Эрик Фогельшё, должно быть, перевернулся от стыда в семейной усыпальнице в часовне замка Скугсо. А может, его труп мечется там, в гробу, и кричит, не в силах сдержать праведного гнева.

Но была бы еще возможность все вернуть, если б не этот чертов щеголь, пострел, что приполз сюда из Стокгольма, словно безногая ящерица.

Аксель Фогельшё снова смотрит на парк. Бывало, осенью ему виделся человек где-то под деревьями, пристально глядевший в сторону его окна.

Иногда ему казалось, что это Беттина.

Он разговаривает с нею каждый день, с тех пор как она умерла три года назад. Иногда выезжает в лес, где развеял ее прах, бродит там, независимо от времени года. Совсем недавно он ступал по разлагающейся огненно-желтой листве, болотистая почва дрожала под ногами, а его глухой голос эхом раздавался между деревьями, которые, казалось, висели в воздухе, лишенные корней.

Беттина, ты здесь? Я никогда не думал, что ты уйдешь первой. Я скучаю по тебе, ты знаешь это. Я думаю, никто, даже дети, не представляет, как я люблю тебя.

И ты отвечаешь. Я слышу, как ты говоришь мне, что я должен быть сильным, чтобы не выставлять напоказ свои чувства. «Ты ведь видишь, что бывает, когда человек сдается, Аксель», – шепчет ветер, а ведь он – твой голос, твое дыхание у моей шеи.

Беттина.

Моя прекрасная датчанка. Хорошо воспитанная и в то же время неотесанная. Первый раз я увидел тебя летом пятьдесят восьмого, когда служил мастером в имении Мадсборг в Ютландии[6], где набирался опыта в сельском хозяйстве.