– Нет, ничего.

– Вам нечего сказать о его делах?

– Нечего.

– Он жил здесь один?

– Да, насколько я знаю. У него не было прислуги. Я слышал, он нанимал рабочих, когда было нужно.

Ингмар Юханссон придает своему лицу выражение, которое должно означать: «Ну хватит вопросов. Я уже все сказал».

– Теперь вы можете идти, – устало произносит Малин. – Но не исчезайте, будьте готовы к новым вопросам.

– У вас есть номер моего мобильного, – Юханссон поднимается.

«Ёте Линдман – одинокий человек», – думает Малин, разглядывая лицо сидящего напротив нее мужчины на фоне белого кафеля.

Одинокий крестьянин, вероятно, он чувствует себя комфортно, только когда работает на комбайне или возится с животными, если таковые у него есть. Женщина, о которой он говорит, Светлана, похоже, скорее мебель в его доме, чем подруга жизни. Линдман рассказал им почти то же, что и Юханссон: как Йерри вызвал их сюда на охоту и что это было неофициальным пунктом соглашения с новым хозяином замка. Добавил, что он, Ёте Линдман, ничего не имел против, поскольку сам всегда выходил на охоту осенью, и это было неотъемлемой частью его фермерских работ.

– Петерссон производил впечатление порядочного человека, – с уверенностью утверждает Ёте Линдман, а потом продолжает: – Печально, что мы нашли его в замковом рву в таком виде. Все было бы хорошо, я уверен в этом. Фогельшё был неприятный тип.

– Кто именно из них? – спрашивает Харри.

– Мы имели дело со стариком, Акселем.

– В каком смысле неприятный? – уточняет Малин.

– Его характер, и потом… он всегда давал понять, кто в доме хозяин, я бы так сказал.

Ёте Линдман умолкает, качает головой, и в его глазах вдруг мелькает испуганное выражение.

– Каким образом он давал вам это понять? – спрашивает Малин.

– К примеру, вдруг резко повышал арендную плату, – быстро отвечает Ёте Линдман.

Малин кивает. Современные дворяне. Все то же самодурство и давление на арендаторов, что и раньше. Но с другой стороны, есть люди, недовольные любой властью.

– Что вы знаете о Петерссоне?

– Не более того, что он вырос в городе и делал бабки в Стокгольме.

– Вы знаете, как он зарабатывал деньги? – спрашивает Харри.

Линдман качает головой.

– Не знаю.

– Он жил здесь один?

– С собакой, насколько мне известно. Что с ней теперь будет?

– Мы позаботимся о ней, – отвечает Малин, отмечая про себя, что понятия не имеет, что делать с собакой, которая до сих пор лает в машине.

Потом следуют вопросы о том, не заметил ли он чего-нибудь необычного по дороге сюда, не встретил ли какой-нибудь машины, не стоял ли на склоне замкового холма «Рендж Ровер», когда он прибыл, не подозревает ли он кого-нибудь и что он сам делал сегодняшней ночью и рано утром. «Я не имею ни малейшего понятия о том, кто бы мог сделать это». «Я был дома. Спросите Светлану». «Вы же не думаете, что это я убил Петерссона? Тогда бы я вряд ли позвонил вам».

– Мы не думаем, что вы каким-то образом причастны к убийству Йерри Петерссона, если это действительно убийство, – отвечает Малин, – но мы должны спросить, чтобы расследовать все возможные варианты и отмести невозможные.

Малин и Харри одни на кухне.

Белый кафель на стенах напоминает женщине о бойне или морге, а туман снаружи, в лесу и на полях, похож на пороховой дым сражений XVII века. Кровь и крики. Отрубленные конечности. Тлен и склизкие грибы под ногами. Люди без рук в серном дыму. Подожженная солома. Безногие калеки, дети с отрубленными ушами. Примерно то же, что Янне видел в Руанде.

– Как ты думаешь, почему дверь была не заперта? – спрашивает Малин. – Ведь у него здесь одних произведений искусства на миллионы.