«Совсем как в дешевом детективе, – думает Малин. – Действительность имитирует вымысел».

Никто из полиции или пожарной команды не решился въехать на склон замкового холма из боязни уничтожить протекторы колес, или какие-нибудь отпечатки ног, или следы борьбы на гравии – что-нибудь из того, что может обнаружить здесь Карин Юханнисон. Малин видит, как Карин возится возле «Рендж Ровера», фотографирует, качает головой, утирает дождевые капли со лба. Даже в желтом дождевике эта женщина умудряется сохранять гламурный вид.

Она кивает подошедшему к ней Харри, и тот плотнее укутывается в свой темно-синий плащ.

«Слишком уверенный кивок», – замечает Форс, увидевшая за этим нечто такое, о чем не хочет ничего знать. Правда всегда открывается как после хорошего похмелья, проливающего новый свет на вещи, как необыкновенная ясность видения в состоянии вялости и апатии.

Но что я, собственно, знаю об их отношениях? Вероятно, все мои подозрения не более чем плод моего воображения.

Малин не узнает никого из водолазов, и слава богу. Хотя они, конечно, знают и кто она такая, и все про их отношения с Янне.

Лучше забыть о том, что произошло вчера, и, поблагодарив судьбу за этот случай, думать о жертве убийства в замковом рву: кто он был, как туда попал. Форс смотрит на водолазов в черных костюмах и желтых масках, медленно поднимающихся из воды на толстых канатах.

Карин стоит рядом с ней и Харри. Дождевые капли летят почти горизонтально и бьют в глаза. А вдали, у границы леса, в двухстах метрах за рощей, движутся низкие клубы тумана.

– Осторожно, – предупреждает Карин водолазов, приблизившихся к трупу. – Как можно аккуратнее.

Они закрепляют веревку вокруг тела и делают знак третьему участнику команды, стоящему с лебедкой на мосту, поднимая большой палец. Потом слышится звук работающей лебедки – и тело, осторожно придерживаемое водолазами, медленно ползет вверх.

– Чертово утро, – ворчит Харри.

Рядом стоит Свен Шёман в зеленом плаще. Даже он присоединился к ним сегодня.

– Что вы думаете обо всем этом?

– Вряд ли он прыгнул туда сам или свалился, – отвечает Малин. – Взрослые мужчины редко падают в воду, разве что совсем пьяные, или в случае сердечного приступа или чего-нибудь в этом роде.

– Что касается Петерссона, то ему было всего около сорока пяти. Это не возраст для сердечного приступа.

– Да, ему, конечно, кто-то помог.

– Скорее всего. Будем знать точно, как только трупом займется Карин.

Малин кивает.

– Если это Петерссон и он был убит, то все это дело – голубая мечта журналиста.

– Осторожно! – кричит Карин.

Тело, поворачиваясь, поднимается из воды и повисает, раскачиваясь, в воздухе. С желтой ткани дождевика, коричневых брюк и черных кожаных сапог капает вода, окрашенная в красный цвет.

Плащ изрешечен множеством дыр, и в нескольких крупных отверстиях сквозит израненное тело, вдоль которого тоненькими ручейками стекает кровь, смешиваясь с дождевыми струями. «Кровавый дождь, – думает Малин. – Нет, ты свалился туда не потому, что был пьян».

Маленькие серебристые рыбки, выпадающие изо рта жертвы, трепыхаются в воздухе, словно брошенные младенцы, на пути в родную стихию.

«Рыбки-змейки», – замечает про себя Малин.

Один черный глаз глядит куда-то в дождь и оседающий во рву туман, другой закрыт.

«Ты выглядишь удивленным, – думает Форс. – Хотя ты ли это?»

Я выгляжу удивленным?

Едва ли.

Вокруг меня больше нет воды.

Я больше не вспоминаю тебя, мама, вместо этого я вишу здесь, уставившись на ров, на замок, на незнакомых мне людей.

Я вижу Хови и слышу его лай, теперь еще более беспокойный. Замечает ли он дырки в моем теле? Я знаю, что их много, но я не чувствую боли, только ветер, проникающий внутрь меня.